Александр Малетов - Глубина

День накануне выхода в море похож на момент переезда – внутри какое-то волнение, переживание, предвкушение следующего действия. А следующий шаг – это глубина, толща воды над головой, плеск волн, гудение приборов, голоса, колеблющие мембраны динамиков громкоговорящей связи в отсеках подводной лодки. Глубина и замкнутое пространство, которое никак не раздвинуть, не расширить, не отодвинуть. Словно ты спишь в кровати не по росту, ноги упираются в спинку кровати, но сдвинуть её не могут, потому что некуда. Вот и мы загрузим себя в эти отсеки, пригнём головы, ссутулим плечи, прикроем свои мысли, и вперёд – 75 суток автономного плавания без перерывов и выходных.

Я стоял и курил уже, наверное, третью сигарету, словно пытался накуриться впрок. Но наперёд ты никак не накуришься – станет плохо, но через какое-то время снова потянет курить. Так и с тишиной вокруг, с простором, солнцем, которое прилегло на очертания сопок перед очередным кругом над горизонтом, посёлком, украдкой подглядывающим за нами из-за угла, чайками, кружащими над спинами горбатых дельфинов. Всем этим не насладишься впрок – через несколько дней будет не хватать. Такие простые вещи, обыденные, не заметные глазу, а ведь так будем скучать всего лишь через несколько дней.

Я хотел бы спуститься в Кольскую сверхглубокую и посмотреть, каково это оказаться на десятке километров под землёй, обязательно прислушался бы на 12 километре. Затаился бы на этой глубине, выключил освещение и слушал всё вокруг, задержав дыхание. Может быть, мне тоже бы почудились крики и стоны из ада, нарисованного воображением. Может быть, я бы услышал, как скребутся монстры своими демоническими когтями по земле. Может быть, я почувствовал бы присутствие чего-то потустороннего. Всё это может быть.

Но на самом деле на глубине я смогу услышать себя.

На 12 километрах или 150 метрах – не важно.

Наша жизнь может измениться, если мы услышим предполагаемые крики из ада или предполагаемых монстров.

Жизнь точно изменится, если мы сможем услышать себя.

На часах 03:10, заступать в свою смену в 06:00, нужно поспать хотя бы пару часов. Спускаюсь вниз по трапу, мельком вижу центральный пост, в котором сидит помощник дежурного и вахтенный, оба с красными глазами, ныряю в следующий отсек, наш родной, ракетный, иду мимо шахт, которые похожи на стволы тысячелетних дубов, ныряю в следующий отсек, тоже ракетный, тоже со стволами. Эти стволы в обхвате несколько метров, кроны высоко, нам их не видно, корни глубоко, их тоже не видно, только ощущаем бесконечную мощь этих исполинов. В каюте темно, только горит лампочка над умывальником через шторку. Четыре из шести коек заняты. Следом за мной в каюту идёт сон, прикрывает мне глаза, игриво, надеясь, что я его не узнаю.

Завтра начнётся автономка, которая продлится больше 2 месяцев.

Завтра мы окажемся наедине с глубиной.

Завтра начнётся наша ответственная и тяжёлая задача по охране рубежей.

Завтра.

Я никогда не задумывался о том, как выглядит со стороны это отсутствие меня на земле. Интересная формулировка? Сомнительно. А если так – я никогда не задумывался о том, как другие ощущают моё отсутствие на берегу. Ненамного лучше. В общем, впереди меня ждёт 74 дня под водой, в стальных стенах, под светом ламп дневного света, среди таких же, как я. Отсек длиной 15 метров, каюта на шестерых, где друг над другом и друг к другу, со стулом возле секретера, откуда вырывается свет, если его включить. Маленький мир, обшитый сталью, огнеупорной мебелью и надеждой на скорое возвращение домой.

Я никогда не думал, что стану моряком-подводником. В детстве, когда отец предлагал пойти в училище подводного плавания, я отчётливо понимал, что эта история не про меня, что это подобно космонавтам, так же недостижимо и высоко. Вышло только в жизни моей иначе, и сейчас я уже шестой год служу на Северном флоте, на погонах три звезды в один ряд, без просветов, мне двадцать пять лет, а в двухкомнатной квартире ждёт жена.

Я никогда не думал… Уже третье моё предложение, начинающееся с этих слов, как-то странно. Видимо, к двадцати пяти годам я стал думать, что ж, прогресс – это хорошо. Я никогда не думал, что буду женат, и меня кто-то будет ждать дома, считать дни до возвращения корабля с нашим экипажем в базу, провожать, рыдая в плечо и промачивая насквозь чёрную форменную куртку с кремовой рубашкой под ней, до самой кожи, которая покрывалась мурашками от остывших слёз. А я только повторял, как мантру, слова о том, что я недолго, что скоро вернусь, что время пролетит, она даже не заметит. Она не заметит, а для меня эти два месяца, как полгода. Я даже не знаю, каково это будет – пройти сквозь 74 дня, навылет, как пуля в замедленной съёмке, ощущая своим сознанием и кожей каждый прожитый день.

Когда я только пришёл на флот после училища, мне было 19 лет. Военный билет я получил, когда мне было 16 лет. Как-то на медицинской комиссии вредный ЛОР-врач отвесил в мою сторону едкий вопрос:

– Это как в нашей стране могли дать в таком возрасте военный билет? – его глаза через стёкла очков метали в меня молнии, потому что он терпеть не мог мичманов.

В нашей стране вообще довольно странно относятся к профессиям уровня техникума – как будто это какие-то нелюди, ущербные личности, не способные ни на что. А попробовали бы относиться по-другому, и у нас было бы много специалистов среднего класса, а так – одни начальники, которые не знают порой, кого послать можно в известное место, потому что вокруг такие же по рангу звёзды. Вот и я не стал офицером, начальником, командиром. Потому что так в жизни сложились обстоятельства, а не потому, что половину моего мозга в детстве моль съела – в шкафу часто прятался. Уровень образования можно оценить только на практике, а не на бумаге с гербом, водяными знаками и голограммами. Хотя какие-то смешные вещи я пишу, правда?

Первый день он всегда какой-то сумбурный, суматошный, будто встряхнули заваренный чайник, а листья чая кружатся и кружатся, никак не улягутся на дно. Задраили верхний рубочный люк, глотнули на два месяца вперёд свежего воздуха, задержали его внутри прочного корпуса, и нырнули на пятьдесят метров. И больше сотни чаинок кружатся где-то внутри большого горбатого дельфина, никак не улягутся, ещё несколько дней будут плавно опускаться на дно, погружаться в однообразное расписание.

Всю свою службу я был старшиной швартовой команды, а это значит, что мы практически замыкающие в строю из жадно глотающих напоследок свежий воздух. Всегда с командиром боевой части проверяем, что все лючки задраены, чтобы они под водой не хлопали, не нарушали акустической культуры, не давали повода услышать нас разведке. Закуриваем наверху по сигарете – это особенные сигареты, потому что ближайшие два месяца мы их будем закуривать в курилке, которая размером метр на метр, принимает в себя четырёх человек, сгибает пополам, запихивает дым в лёгкие, бьёт по глазам. А пока что дым просто вырывается наружу, цепляется за ветер, уносится прочь. Мы задраиваем 16 ЦГБ, проползаем до мостика.