Александр Малетов - Глубина

– Давай, Саня, спускайся, – комбат пойдёт на мостик докладывать командиру. – Всё швартовое чтобы по местам было.

– Так точно, Сергей Васильевич, – я протискиваюсь в своём оранжевом жилете в люк, сползаю до конца, смотрю наверх, виднеется осколок голубого неба. До встречи, небо. Мы ненадолго.

В отсеке всё швартовое имущество убирают в дальние углы, всю верхнюю одежду убирают из шкафов кают, спускают на нижнюю палубу, прочь с глаз на эти два с лишним месяца. Похоже на момент, когда настаёт время убрать зимнюю одежду на антресоль, напихать в неё апельсиновых корок, забыть о её существовании, пока за окном весна-лето-осень. Так и мы – забываем на время о том, что над нами может быть небо, рядом с нами могут быть близкие, вокруг может не быть стальных стен. Потому что так будет легче и проще. Потому что экипаж – это другая семья.

Я скидываю всё с себя, тоже прячу по углам, иду на боевой пост по тревоге. Внутри ощущение очень похожее на то, когда садишься в поезд и он только отправляется от платформы. Ты едешь в отпуск и провожаешь взглядом уходящие прочь перрон, вокзал, людей, ларьки, деревья. И внутри ты весь в предвкушении чего-то нового, чего-то тёплого, чего-то отличного от обыденного. Вот и первый день выхода в море такой. Он неповторим.

Я никогда не думал, что смогу получить такой опыт. С самых первых дней службы я участвовал в уникальных мероприятиях – первая за двадцать с лишним лет стрельба на максимальную дальность, при том с участием президента, первая за двадцать с лишним лет залповая стрельба, несколько походов подо льды Северного Ледовитого океана, где мы настойчиво подбирались к северному полюсу, две летние автономки два года подряд, теперь первая за двадцать с лишним лет автономка продолжительностью больше семидесяти суток. Мой друг, который служит со мной в одной дивизии, в той же боевой части, только носит офицерские погоны, тихо меня ненавидит, но иногда громко, потому что я никогда не проявлял дикого желания участвовать в таких мероприятиях, но в итоге участвовал, а он с первых секунд своей потомственной жизни подводника мечтал о таких событиях, а попадал в «стоячие» экипажи. Жизнь – странная штука.

Сумбур, сумбур, один сумбур! Мы задержали дыхание на целых 75 суток. Мы притаимся в этих днях. Мы будем ждать. А может и не будем. Многие готовят самодельные календари, которые вешают либо над койкой, либо на боевом посту. Многие приготовились зачёркивать прошедшие дни, а всё только начинается, поэтому календари чисты, смотрят своими пустыми клеточками в глаза подводника, и ждут, когда потечёт прочь время, когда ручки-карандаши будут скрипеть, вырисовывая две коротких пересекающихся линии. Этот день закончится первым крестиком, сумбур уляжется, распишут по столам весь экипаж в столовой, вывесят меню на неделю, расписание мероприятий тоже вывесят, нарисуют колею, по которой все эти дни не спеша проедут.

Мой боевой пост находится в четвёртом отсеке, в выгородке. Здесь я проведу много времени – 2 вахты в сутки по 4 часа, а жизнь пройдёт в соседнем пятом отсеке, где будут проходить все противоаварийные осмотры, тревоги, всякие другие мероприятия и сон в каюте. Сейчас в отсеке тишина, только командир отсека с кем-то разговаривает. Может и сам с собой.

– Андрей Андреевич, приготовился к боевой? – я его ещё не увидел, слова пошли впереди.

– Конечно, Сан Саныч, – он выключил связь с пультом на нижней палубе. – Только в этот раз взял электронную книгу.

– И я тоже, – я подошёл к посту командира отсека. – Надо будет оперативнику отнести, чтобы потом не было неприятно, вроде не особо лютуют по поводу книг.

Я раньше с собой брал достаточно большое количество бумажных книг, которые убирал под койку, и они занимали треть свободного места, не всегда это было удобно. Теперь решил взять такое же количество, но в электронной версии, чтобы сэкономить место. Только теперь нужно, чтобы оперативный сотрудник ФСБ допустил к использованию.

И опять внутри такое тёплое чувство, будто в ненастную погоду за окном кутаешься в плед, смотря, как бушует непогода, берёшь интересную книгу и под звуки за окном погружаешься в чтение. И мы погрузились, и снаружи вода, внутри тепло и светят лампы, и будет время, чтобы многое прочесть, многое понять, что-то не понять, поделиться и обсудить. В базу вернёмся другими людьми, но никто этого не заметит, кроме нас.

– Ништяки тоже на борту, Андрюх?

– Конечно, всё в сейфе, как полагается, – командир отсека отвлёкся на доклад в центральный пост.

– Вот и я туда же, на все долгие 2,5 месяца.

Мы загрузили перед выходом на боевую службу провизионные камеры под завязку. Большую часть составляют консервированные продукты и спиртовой хлеб, потому что никакие свежие продукты не проживут 2,5 месяца даже в холодильнике, если только они не напичканы химикатами. Поэтому загружаются большие трёхлитровые жестяные консервные банки с овощами, консервные банки поменьше с рыбой и мясом, большое количество сырокопчёной колбасы, сыр тоже в консервных банках, обязательно сгущённое молоко, всякие там крупы и макароны. Ещё берём свежее мясо – полутушами, свежие овощи и фрукты в этот поход тоже взяли, но покупали их за свои деньги, кроме картошки, капусты, свёклы, моркови и лука. Ко всему этому большое количество сушек и галет – они вообще бессмертные. Вяленая вобла и тёмный шоколад – положены по нормам питания каждый день, но их выдадут, когда вернёмся в базу, каждому члену экипажа за все дни боевого похода. Никогда не заморачивались с выдачей каждый день, потому что норма на человека достаточно маленькая, чтобы каждый день её отмерять, проще выдать уже по окончании. Конечно же, вино и красная рыба с красной икрой. В этот раз вино в двадцатилитровых пластиковых канистрах – точно не элитное французское, и даже не Абрау-Дюрсо. Красная рыба просоленная, красная икра закатана в консервные банки. Вино положено каждый день, на ужин, вроде бы что-то около 50 граммов на человека. Красная икра и рыба тоже положены каждый день, будут дожидаться нас на ужин на тарелках. Вино будут разбавлять водой, потому что коки будут точно подпивать или подсливать кому-то. В этом походе вино я пить точно не буду, потому что эта неизвестная тёмно-бардовая жидкость в самую распоследнюю очередь похожа на вино и вряд ли как-то помогает организму. Уж лучше тогда спирта, он же «шило», выпить, лучше будет.

В первые годы службы я ещё застал сублимированную клубнику в больших жестяных банках, крутая вещь хочу я вам доложить. Кладёшь на язык лёгкую ягоду, лишённую воды, она начинает в себя впитывать влагу, разбухать на языке, превращаясь почти в настоящую, будто только с грядки. И кислая до невозможности, что челюсть сводит. Сейчас уже такую не производят, наверное, а если и производят, то на подводные лодки не выдают.