Евгений Сафронов - Город У

Вглядываюсь в лица прохожих. Конечно, хотелось бы написать о большей «открытости» провинциальных лиц по сравнению с обитателями столицы, там я не знаю, – большей улыбчивости, доброте глаз и так далее. Да только это всё враки. Люди все разные и о-очень конкретные. Впрочем, место, где они живут, действительно определяет многое. По крайней мере, город свой отпечаток точно накладывает; одна из моих задач – уловить этот след, но не в лицах, конечно, а в текстах и рассказах. Какой же след оставляет У.?

– Извините! – слышу женский голос и оборачиваюсь. – Вы не подскажете, где здесь удобнее спуститься к Волге – мы хотим дойти до речпорта?

– Вы знаете: я сама не местная… – улыбаюсь я.

– Да? – искренне удивляется моя собеседница. – А нам показалось, что вы здесь родились. Есть в вас что-то здешнее, у… ское.

Я смотрю на удаляющиеся красные туфли и легкое синее платье. «Во мне? Во мне есть у… ское?» – я внутренне хохочу и даю себе зарок рассказать об этом за ужином Татьяне Федоровне.

Двигаю дальше. Улица Советская, потом Ленина, Карла Маркса, Либкнехта, Бебеля, Энгельса – Господи, да это же просто революционный разврат какой-то! И так – почти в каждом городе и городке России-матушки. Одни и те же названия. Да, туговато у советских демиургов было с фантазией. Хотя и у проклятых империалистов-монархистов так же: одни Спасские, Соборные, Троицкие, Купеческие, Московские и т.п.))

Стою на перекрестке. Рядом дожидается зеленого светофора парень в выцветших джинсах, с небольшой косичкой и татуировкой головы дракона сзади на шее. Я засматриваюсь на татушку, и он ловит мой взгляд. Лицо серьезное, но доброе (провинциал же!).

– Мне все говорят, что у него девичьи глаза! – вдруг обращается ко мне парень.

– У кого? – теряюсь я.

– Да у дракона.

Загорается зеленый, и он вдруг срывается вперёд – с какой-то сверхъестественной быстротой. Только тут обнаруживаю, что он на роликах. «Жаль, что не спросила его про рощу. Ладно, найду еще кого-нибудь…».

Продолжаю фланировать к Малиновке. Прохожу остановку «Речпорт» и понимаю, что я теперь уже почти местная: могу подсказывать дорогу остальным.

Между речпортом и рощей – череда частных домов, коттеджей, гаражей, каких-то недостроев. Неожиданно ловлю себя на том, что меня тянет к заброшкам.

«Так, Наталья, держи себя в руках: мы тебя не за этим сюда привезли!» – звучит в моей голове строгий голос Татьяны Федоровны, и я смеюсь в голос. Случайные прохожие оборачиваются, один из них странно напоминает Соболева. Мне даже кажется, что уличная копия Иван Иваныча совершает это его неприятное движение носом – будто принюхивается в мою сторону. Улыбка сразу слетает с губ.

Нет, пожалуй, вечером или ночью я по У. прогуливаться не решусь. Странно здесь всё-таки…

1.

Рослик проснулся оттого, что маленький кусок серой штукатурки свалился ему на щеку. Он вздрогнул и смахнул рукой упавший мусор. Сон почти вернулся, но наверху, на втором этаже, вдруг что-то взвизгнуло. Потом послышался шорох – будто кто-то совсем рядом волок мешок с цементом.

Он открыл глаза и приподнялся, опершись на правый локоть. «Залез, что ль, кто? Не хватало еще…». Руфер и трейсер скинул с себя грязное ватное одеяло, под которым переспала куча народа – и сторожа, и их гости, – и опустил ноги в сапоги.

– Только ведь нагрел каморочку, и кого-то принесло, блин! – Рослик думал вслух. Эту привычку он приобрел недавно: так было легче жить.

Дверь, задевающая нижним углом половую плитку, зашуршала, и он выбрался в черноту большой столовой, где днем пополняли свои силы студенты педунивера. Его рука нащупала выключатель в гардеробной, куда попадал всяк входящий-выходящий из сторожки. Но Рослик передумал щелкать выключателем и пошел по темноте: на втором этаже всё равно горел дежурный свет.

На полпути – площадке между лестничными пролётами – он остановился и прислушался. Холодно и тихо. Нет, звуки, конечно, были: капала вода в далеком умывальнике внизу; едва заметно гудели холодильники – как пчелы, поставленные на зимовку. Большие металлические воздуховоды, подвешенные к высокому потолку, иногда пропускали уличный шум – грохот колес ночного грузовика или металлическое стрекотание запоздалого трамвая-одновагонки.

Но к этим столовским звукам Рослик уже привык – за полгода работы сторожем. То, что его разбудило, звучало иначе.

«Целенаправленно, – пронеслось в его голове. – Оно визжало так, будто у него была какая-то цель».

У него от этой мысли похолодело внутри и по позвоночнику будто пробежали влажные тараканьи лапки.

– Что за чёрт? Эй, кто там? – крикнул он в подсвеченную пустоту второго этажа. Звук собственного голоса его подбодрил, и он быстро преодолел последние ступени. По-прежнему гудели холодильники и капала вода. Рослик прошелся вдоль линии раздачи, где днем стучали подносами студенты. Его взгляд заскользил по окнам: может, забыли где закрыть створку? Нет, всё заперто, цело и тихо.

Он вернулся к лестнице и только успел спуститься до первого этажа, как на втором снова что-то завизжало и запрыгало. Дыхание его остановилось, он матюгнулся и побежал назад. Рослик еще раз мельком осмотрел большой зал со столами и стульями, который днем заполнялся до отказа филологами-уфологами и математиками-географами – в общем, будущими учителями-всепредметниками. Вроде всё как всегда… Затем метнулся в подсобку.

«Раньше здесь не капало… Капало же всегда внизу в умывальнике», – он на ходу подкрутил кран большой мойки для грязной посуды, но ничего не добился: капля воды продолжала дрожать на кончике гусака и падать на звонкую ржавую поверхность. Посмотрел вверх и вбок, заглянул под огромный металлический стеллаж с кастрюлями и сковородками и помчался дальше. Эхо его шагов разносилось по большим полутемным помещениям.

«Ну если только залезли черти! Вот я им покажу!.. А если их трое или пятеро? Что тогда?». Он не стал долго раздумывать и рванул в коридор, в котором не было ни окон, ни дежурного света. Рука нашарила выключатель, и вверху замигала белая лампа. Она то вспыхивала, то гасла с противным, щёлкающим звуком.

Никого. Только шесть дверей различных подсобок по обе стороны широкого коридора. Он знал, что некоторые из них были всегда открыты, а на двух или трех – амбарные замки. Столовские хранили там всякие припасы на случай всеуниверситетских гулянок и апокалипсиса, плюс – различные инструменты, старые раковины и унитазы. О запертых комнатках с вожделением думали поколения сторожей, постоянно пребывающих в поисках жратвы.

Он решил на всякий случай проверить все открытые подсобки, так как точно помнил, что в одной из них есть большое окно – в половину стены. Туда как раз и могли залезть. Больше некуда.