Евгений Сафронов - Город У

Есть и другие любопытные местечки: перекресток на Крымова, там сплошные аварии, это все знают. Татарский овраг – там самоубийц хоронили. Ну кое-что и о столовой педунивера поговаривают.

Это то, что я навскидку вспомнил – есть, вероятно, и другие точки-локусы.

Итожу: если вам есть что рассказать, добавить или послать меня куда подальше – пишите в комментарии. Обязательно отвечу».

Не сказать что в Ташинском блоге было полно обсуждений и комментов, но там точно встречались весьма занятные ссылки и упоминания. Я поняла, что отрыла настоящий клад и тут же решила написать автору в личку: «Мол, так и так. Я вот такая вся растакая молодая исследовательница из Москвы. Занимаюсь фольклором, хотела бы с вами поговорить об аномальных местах. В удобное для вас время. С уважением, Наталья Кожеева».

Я рассчитывала получить ответ утром или днем, потому что за окном – уже первый час ночи. Но реакция последовала мгновенно и была короткой, как выстрел: «Нет!». На этом всё – и никакого продолжения.

Вот с такими итогами мне и пришлось отправиться на боковую, и снилась мне какая-то несусветная ерунда.

7.

«Наташка, ты знаешь, что я писать не люблю: это долго и противно. Я люблю общаться живьем, чтобы человека слышать. Но сейчас я так не могу. Я даже голосовое сообщение тебе не могу послать, потому что боюсь… сказать чего-нибудь лишнее…

Ты помнишь того лысого, ну, маленький, – папка его еще карликом называл? Он из опеки. Так вот: он опять приходил. Прикинь! Я такая слышу – звонок. Пошла открывать, даже в глазок не взглянула. Он – шасть за порог. С ним тётка – патлатая такая, вся на взводе, как пружина.

«Мы к вам с проверочкой. Хотим посмотреть условия, так сказать!».

Я и моргнуть не успела, а они уже в зале. А там папка спит с похмелуги. Сама понимаешь. Ну и не прибрано у нас – как обычно.

«Он вас один растит? А где… м-м-м, Наталья Сергеевна? Ах, в командировке? Ах, в экспедиции? Ах, на месяц? А кто она вам? Сестра старшая? Ага. Она же ваш опекун? Так? Почему же она вас оставляет наедине с родителем, который, извините, лишен родительских прав?!».

Ташенька, мне выть захотелось! Понимаешь! Они всё перенюхали, даже в грязные носки в тазу залезли. И говорил всё время этот карлик, а патлатая только зыркала и записывала в свой коричневый блокнот.

И всё – они потом ушли. А я проревела всю ночь… Наташка, возвращайся, пожалуйста, а? Чую задницей, они меня снова в этот реабилитационный центр запрут.

Я знаю, что для тебя значит эта поездка. Лучше всех знаю! Но, пожалуйста, Ташик, – я еще раз этого не перенесу. Плизззз!!!!».

Я как это Катькино послание в вайбере увидела – мне плохо стало. Физически плохо. Побежала в ванную и залезла там под душ. Сначала горячую, почти огненную пустила, а потом – холоднее, холоднее… Довела до ледяной. И так стояла, пока деликатная Татьяна Федоровна не постучала с той стороны:

– Наташенька, мне бы умыться! Ты не забыла, что у меня встреча на 9—00 назначена?

Я вылезла вся в полотенце, специально нахлобучила его на лицо и так пошла в свою комнату, буркнув из-под своего кокона: «Дбраутра!».

Черти проклятые! Убила бы этих чиновников от опеки! Я-то от них уже спаслась, Богу слава: 21 год исполнился – всё, всем пока, алкоголь можно, эротика разрешена. И жилья от вас, дорогое государство, мне не нужно. Но Катьку – Катьку-то они ведь до кишок достали, честное слово! Как мать умерла – так всё и наперекосяк пошло-поехало. В пропасть какую-то.

– Наталья, куда сегодня? Наметила планы?

– Да… Я хочу по городу пройтись, есть пара мест, о которых расспросить нужно подробнее…

Федоровна закивала, свой кофий выпила – и убежала. Ключ запасной от квартиры мы с ней сделали – так что образовалась относительная независимость друг от друга.

Я решила этим утром отсидеться дома, потому что в таком эмоциональном состоянии на запись пойти не могла. Отдышавшись немного, набрала номер Катьки – не берет трубку. Решила позвонить отцу – тоже бесполезно. Если у него начинался запой, то это недели на две. Вёл он себя в эти дни тихо, никого не тревожил: пил – и всё тут. Ему, блин, можно: пенсия по инвалидности. А Катьке только тринадцать, ей опекуны нужны, наличие и присутствие оных в шаговой доступности обязательно.

«Катик, – набираю ей в вайбере, – ну, потерпи хотя бы недельку. Мне и семи дней хватит, чтобы материала набрать. Ну придумай что-нибудь, ты у меня такая умница!» – отсылаю сообщение, а сама думаю о соседке. Трындец, конечно, а не соседка, но она нам троюродной – седьмой водой на киселе – тёткой приходится. Кто знает, вдруг она поможет как-нибудь отбиться от них?

Набираю ее номер.

– Алё-оо? – уже от этого ее тягучего «алё» скулы сводить начинает.

– Тёть Лен, здравствуйте, это Наташа. Да, Кожеева. Я сейчас в экспедиции, ну, в командировке в Поволжье. А Катька одна – у них же занятия отменили… Ну да, да. Из-за инфекции. Она сейчас дома с отцом. А тут опека… Да, да, отец опять начал пить… Вы не сможете проконтролировать там? Нет-нет, Катька готовить сама умеет. И убирается даже иногда. Да. Там нужно только если из опеки придут – слово замолвить. Я буквально дней через шесть вернусь. Ради Бога, теть Лен, буду обязана вам, спасибо, спасибо! – откидываюсь на кровать, а сама думаю: да опеке ведь всё равно, им по барабану какая-то соседка тетя Лена. Придут и заберут… Пусть только попробуют, сволочи!

8.

Облака какие над Волгой! Фиолетовые с тысячью оттенков серого. Я таких еще ни разу не видела. Супонина права: вид на мост здесь просто потрясающий. Холмистый правый берег приподнят и как бы парит над рекой; над всей этой зеленью хочется взлететь на дельтаплане и плавно скользить до самой середины черной реки.

Я выбралась из квартиры в пол-одиннадцатого, открыла гугл-карты города У. и решила пройтись до Малиновки-Водовки – той самой рощи, которую живописал грубиян-Ташин. Судя по инету, идти придется прилично – километра четыре, но зато я посмотрю большую часть города. Если повезет, то расспрошу прохожих про Малиновские склепы, но это уже ближе к самой роще. А пока побуду в своей любимой роли наблюдателя, городского зеваки, – того, кого французы называют «flâneur».

Огибаю мемцентр – здешний пуп земли. Идти легко; ветер теплый и слабый, солнышко иногда показывается и подсвечивает дальние окна еще одного большого здания. Гугл подсказывает, что это педуниверситет. Останавливаюсь у памятника матери с сыном – тому самому будущему революционеру-подпольщику, в честь которого и отгрохали мемцентр. В голове – четкие ассоциации с богородицей и младенцем, только строгой богородицы – революционной. Я знаю, что младенец-большевик включен в официальную мифологию города У., но меня-то интересует немного другая сторона дела. Или тела? Городского тела…