Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

После школы мы с ним долго не виделись. Он закончил архитектурный и стал работать в проектном институте. Так ты представляешь! Он еле здоровался со мной. Я поражался, видя его, и думал: как же может измениться человек! А как-то у меня собрались одноклассники. Так пришлось прямо упрашивать его прийти. А явившись, он сидел нахохлившись как индюк и не хотел ни с кем разговаривать. Все просто диву давались. И вот это посещение… Я всё время следил за ним. Он был совсем не похож на себя: какое-то невероятное оживление, заинтересованность во всем… – И художник, недоумевая, пожал плечами.

Моё внимание, признаюсь, тоже привлек этот человек, но его живой реакции на любой разговор я не придал особого значения. Меня удивила частая смена настроений, отражающаяся на его лице. Он, словно актёр, то делал вид, что весь внимание, то казался вдохновлённым беседой и произносил одобрительные реплики, то рассеянно смотрел по сторонам, думая о чём-то своём. И хотя его лицо было таким изменчивым, в глубоко запавших глазах теплилась грусть, даже не грусть, а как мне показалось – затаённое чувство вины или страх; меня это поразило, и я подумал: какая, должно быть, нелёгкая жизнь у этого человека!

Он пил за всё и за всех и, как умудрённый жизнью человек, после каждого тоста добавлял:

– Да сбудутся эти хорошие слова!

Выпив стакан водки, он долго морщился, но потом удовлетворённо цокал и говорил одобрительно:

– Прелестный напиток!

Череп он заметил лишь к концу застолья.

– Ого! – вскрикнул он и, резко вскочив, подошёл к полке. – Настоящий?

– Нет! Подделка! – пошутил мой друг.

– Настоящий! – воскликнул Кобек Карамов, не обращая внимания на шутку приятеля. – А когда, скажи, он у тебя появился?

– Интересный вопрос! Тебе всё надо знать, – капризно произнёс мой приятель.

– Но это не праздный вопрос, – виновато проговорил Кобек.

– Ну, месяцев шесть назад, – ответил художник.

– Потрясающе! Как раз в это время снесли курган на территории химического завода, не оттуда ли этот череп? – и Кобек вопросительно взглянул на нас.

– А что это был за курган? – спросил я.

– Сам курган мне видеть не пришлось, и его никогда не исследовали, но, по рассказам рабочих, возле останков в кургане нашли ножницы, а это говорит о том, что могильник женский. Хотя ногайцы редко возводили курганы женщинам. Обычно – только султану или мурзе, а женщин хоронили на общем кладбище. Но, может быть, это какой-то особый случай: женщина, совершившая самоубийство, или иноверка не хоронились на общем кладбище. Так что курган могли возвести или её родственники, или даже целый аул.

– А к какому времени можно отнести этот курган? – не отставал я от Кобека Карамова.

– Я, к сожалению, не видел сам этого места, да и увидев, не смог бы сделать точного анализа, но, судя по рассказам рабочих, это позднее захоронение – оно не так богато убрано, как древние могильники, да и предметов домашнего обихода, украшений в нём совсем немного. Это, по-видимому захоронение семнадцатого или девятнадцатого века. Если я не ошибаюсь, оно совершенно особое. Можно предположить, что это могильник дочери знатного человека, который по каким-то причинам не смог похоронить её на кладбище и возвести ей достойное кешене 2 2 Кешене – мавзолей (ногайск.). , а взял и похоронил вдали от родных мест. Возможно, что смерть настигла женщину в пути, – и Кобек показал на череп, – и её пришлось похоронить в отдалённом месте, может быть, даже украдкой – кто-то привёз сюда тело и сделал захоронение. В семнадцатом и девятнадцатом веках ногайские курганы были групповыми и располагались обычно неподалёку от общего кладбища…

Хотя рассказ Кобека и не был документальным – откуда ему было знать, что произошло на самом деле? – он совершенно перевернул мои вольные представления. О Сююмбийке, которая по легенде погибла в Казани, а по историческим данным – где-то в средней полосе России, я уже не думал. Ведь это не совпадало даже хронологически.

Кобек Карамов исчез так же неожиданно, как появился, а я всё чаще заходил в мастерскую, но видел перед собой уже не Сююмбийке, а прекрасную Мейлек-хан. Я очень жалел, что не обладаю даром художника: глядя на этот костяной лик, я видел перед собой писаную красавицу – конечно же, это была Мейлек-хан. Я брал у друга ключи, чтобы остаться в мастерской одному, и словно заворожённый следил за тем, как она расхаживает по комнате, принимает гостей, веселится…

Предание о Мейлек-хан было записано ещё в прошлом веке русским землемером Агафангелом Архиповым, и я восстанавливал страницы этого труда, оживляя не понятые русским человеком особенности нравов и обычаев. Я уже не мог жить без Мейлек-хан и её суженого – храбреца Джелалдина.

Солнце спешило к закату. По пыльной дороге трусил фаэтон. В нём сидел землемер – мужчина средних лет в белой форменной фуражке и летнем костюме. Он восторженно смотрел по сторонам. Над равниной величественно высились пять вершин, вдали серебрились ледники Главного Кавказского хребта. Благоухало лето, по обе стороны дороги волновалось море цветов.

Конь весело перебирал ногами, легко было и на душе у землемера. На ближней поляне показалась курчавая отара, чуть дальше – развалины аула. Над белой тонкорунной грядой возвышалась фигура чабана – статного старика в кебене 3 3 Кебене – куртка, одежда бедняка (ногайск.). , летней войлочной папахе и с ярлыгой в руках. Фаэтон приближался к большому загону для овец, расположенному вдоль дороги. Возле загона землемер приметил летний кош 4 4 Кош – временное жилище пастуха. .

Небольшая кибитка стояла чуть наклонившись, с раскрытыми у дверей занавесками. Неподалёку от кибитки застыли, глядя на подъезжающий фаэтон, двое мальчиков, а на снятом седле сидел белобородый старик…

– Останови возле них, – попросил кучера землемер, когда фаэтон поравнялся с кошем.

Фаэтон остановился, и землемер подошёл к сидящим у коша.

– Салам алейкум! – поприветствовал он сидящих.

– Алейкум салам! – ответил старец, откладывая в сторону палку: незнакомец приветствовал его по-ногайски, и он был немало этим удивлён.

Землемер подошел ближе и поздоровался, протянув обе руки.

– Арувсизбе? (Как чувствуете себя?) – спросил землемер, изумив знанием языка и старика, и безусых юнцов.

– Оллагый, ару, ару! (Слава аллаху, хорошо!) – произнёс в ответ старик и взглядом направил мальчиков к кибитке. Мальчики вынесли бурку и расстелили её гостю.

Когда гость сел, они продолжали беседу по-ногайски.

– Далеко ли до Пятигорска? – спрашивал землемер.

– Вёрст тридцать. Засветло не добраться. И надо ли торопиться? Вот кош, переспите на свежем сене, а ребята ягнёнка освежуют, – сказал старец.