Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

– Вот джигит так джигит! – восторженно воскликнул Исхак, сын мельника.

* * *

Джелалдин крепко подружился с Исхаком. Целые дни проводили они вместе, а по ночам укрывались на мельнице. Здесь их никто не беспокоил. Отец Исхака, мельник Бектемир, уходил на ночь домой, и на мельнице оставался только работник. Слушая скрип мельничного колеса и монотонное журчание Кумы, они смотрели на высокое звёздное небо и мечтали.

Наутро им обоим доставалось от родителей. Мельник Бектемир ругал Исхака на чём свет стоит, а иногда угощал и палкой, Дуйсемби, хотя и не подымал руки на внука, ругал нещадно, скрывая за своими грозными наставлениями постоянно растущее беспокойство. Он понимал, что его внук упрям: что задумает – сделает, но радоваться ли этому?! Хорошо, конечно, что Джелалдин держится молодцом и не дает себя в обиду, но… Но как бы не унаследовал он строптивый характер отца – не напрасны, он чувствовал, эти опасения.

Джелалдин часто уходил в горы и ночевал там. А однажды он пришёл на рассвете и, бросив возле очага пару убитых куропаток, сказал:

– Какая история со мной случилась, акай!.. Вчера я загнал коз, а потом мы с Жийреном пошли проверить силки. Три куропатки попались. Стемнело в лесу, и я решил заночевать у костра. Тихо вокруг, спокойно… И вдруг я вижу, как мой Жийрен весь затрясся… Что-то неладное, думаю. Огляделся по сторонам, никого нет. Съел я куропатку, а Жийрен так и жмётся ко мне. Думал я лечь, но увидел, что за деревьями чьи-то глаза блестят. Сперва перепугался и даже палку схватил, но глаза исчезли – и Жийрен успокоился. Тогда я накидал побольше веток в костёр, слава аллаху, их целый воз был рядом. Но уснуть уже не мог и всё же, когда костёр стал гаснуть, задремал… А проснулся от ржанья Жийрена: гляжу, он трясётся весь, и в чаще снова глаза видны. Я взял горящую головешку и кинул в кусты – тогда-то и увидел волчью голову. А уснуть так и не смог…

– Вот видишь, сорвиголова, а если б он тебя съел?! Говорил же тебе – не выходи из дому по ночам!..

Дуйсемби, как и положено, отругал внука, но в душе порадовался за храбреца: и в ночном лесу не оробел, и волка не испугался!..

– Ярабий 9 9 Выражение восклицания. ! Значит, на горе волк, чтоб ему пропасть, теперь и козам опасность грозит, и Жийрену – надо, как видно, ружьё твоего отца достать. Слышал, как по ночам пастухи стреляют?

Это для устрашения зверя…

– Акай, у нас есть ружьё! Чего же ты раньше об этом не говорил?! – Джелалдин был поражён.

Дуйсемби досадовал, что выдал невзначай тайну, хранимую столько лет, и совершенно потерялся, когда Джелалдин спросил:

– Так мой отец был охотником?

Дуйсемби подумал о том, что ничего невозможно утаить от внука, и, словно подтверждая эту мысль, как гром, прозвучал ещё один вопрос Джелалдина:

– Скажи, акай, а ты никогда не слышал про подвиг Железной Руки?

– Замолчи! – не сдержал гнева Дуйсемби. – Не хочу даже имени его слышать! Разве это подвиг – оставить детей сиротами?!

Раскрыв от удивления рот, Джелалдин замер, собирая мужество для решительного вопроса:

– Так мой отец совершил подвиг? Почему же ты скрывал это от нас?

– Потому что… – задохнулся от гнева Дуйсемби. – Пусть земля будет ему пухом, но человеку не пристало так жить! – У него вырвались эти слова, и Джелалдин – четырнадцатилетний мальчик, лишённый даже памяти об отце, – почувствовал себя оскорблённым.

– Не говори плохо о моём отце! – крикнул он и выскочил из дому.

Дед обеспокоенно поспешил за ним, но Джелалдин, не останавливаясь, бежал к реке.

– Сынок, вернись, вернись! – прокричал Дуйсемби сквозь наворачивающиеся слезы, но Джелалдин не слышал его слов.

– Что случилось, акай? – прибежала на крик Ботай.

– Обидел я Джелалдина, надо его вернуть, – проговорил дед и, взяв Ботай за руку, пошёл в сторону реки.

С трудом они отыскали лежавшего в траве мальчика. Горестно всхлипывая, он бил по земле кулаками.

Усталые, они вернулись домой. Усадив детей на тахтамете, Дуйсемби раскрыл сундук и неторопливо начал свой рассказ.

– Дети мои, Джелалдин и Ботай, вы теперь взрослые и вряд ли помните, какими вы были, когда оказались у меня на руках. А отца вы и совсем не знаете, и я хотел, чтобы вы никогда о нём не слышали, потому что много опасностей подстерегает тех, кто носит его имя… Но мало кто знает о том, что у Темир-Кола, вашего отца, остались дети. Он причинил много зла самым почтенным людям, и они жестоко расправились с ним…

– Наш отец погиб? – тихо спросил Джелалдин. Недовольный тем, что его перебили, Дуйсемби укоризненно посмотрел на внука.

– Да, у него было немало врагов. И если б они знали, что Темир-Кол оставил потомство, то отплатили бы и вам – таковы законы мести. Сами того не ведая, вы могли навлечь на себя беду. И надо ли вам было знать, что на свете есть злые и жестокие люди. Ведь отец ваш невиновен в том, что происходил из презренного племени казыварцев…

И Дуйсемби поведал своим внукам историю их отца Темир-Кола по прозвищу Железная Рука, бывшего последним вождём племени казыварцев, рассказал о том, как тот бросил вызов князьям и как героически погиб в горах.

Ботай, потрясённая рассказом деда, тихо плакала, но Джелалдин не проронил ни слезинки: глаза его горели ненавистью. Он и раньше задумывался над тем, почему судьба, сделавшая их сиротами, так немилосердна. Но теперь он был горд, что у него такой отец.

– Я отомщу за него! – тихо проговорил он.

– Вот этого-то я и боялся больше всего, – произнёс Дуйсемби, подсаживаясь к Ботай и нежно гладя её по голове. – Дети мои, не говорите никому, что вы дети Темир-Кола. Иначе не миновать вам беды. Я, Джелалдин, только об одном прошу тебя: пожалей мою старую голову! Поклянись мне, что никогда не будешь хвастать именем отца! – И Дуйсемби с мольбой посмотрел на внука.

Джелалдин молчал, но в душе его кипели страсти: он уже видел себя героем, мстящим за отца, и не мог, хотя и жалел деда, поклясться ему в смирении.

– Прошу тебя, Джелалдин! Ведь местью за отца ты ничего не изменишь! У Темир-Кола было много врагов, и одолеть их всех ты не сможешь – так не бывает в жизни. Пожалей себя и Ботай. Если ты объявишь, что твой отец – Темир-Кол не миновать беды. Ты теперь и сам знаешь об этом. Поклянись же! – молил испуганный старик.

– Без нужды, акай, я никому не расскажу об этом, клянусь тебе! – почти прошептал Джелалдин.

Дуйсемби горестно вздохнул, сожалея о том, что был слишком откровенен, но сказанного не воротишь. Подумав так, он подошёл к сундуку и достал из него – словно в продолжение своего рассказа – кинжал с поясом, саблю, два пистолета и ружьё в расшитом чехле.

С самого дна сундука были извлечены чёрная черкеска с бешметом и серая каракулевая папаха.