Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Все, кто был на состязаниях, а это почти весь аул, возвратились на княжеский двор. Здесь их ожидало обильное угощение: варёная баранина, мед и буза, различные фрукты, сёк 13 13 Сёк – национальное блюдо из жареного проса в сметане (ногайск.). , баурсаки 14 14 Баурсаки – жаренные в масле лепёшки. украшали стол. Люди усаживались и начинали пировать. Молодёжь разносила еду, а заодно угощалась чем придётся. Напившись мёду и бузы, беспутные гуляки ходили толпой от стола к столу, горланили песни и снова выпивали.

Все женщины разбрелись по комнатам, где их угощали чаем и сладостями, молодые девушки вместе с енге 15 15 Енге – жена старшего брата, по обычаю ухаживающая за невестой. сидели в комнате невесты.

Султан Аман-Гирей, вернувшись с состязаний, оставил дядю Кумис за старшего и удалился в дом. Тотчас же карагул 16 16 Карагул – букв. «чёрный раб» (ногайск.), слуга по дому. был послан за его женой.

Возвратившись, карагул встал подле левой руки князя, а за ним следом вошла Айша: на её каменном лице ничего нельзя было прочесть.

– Ты видела? – с гневом спросил князь.

– Да, – кивнула женщина.

– Надо позаботиться о том, чтобы наша дочь оставила свои детские капризы – пора бы уж ей всерьёз подумать о жизни. Так опозорить нас перед голытьбой! Так унизить себя! Хорошо ещё, что парень нездешний. А то бы ещё долго чесали языки наши пустомели!

– Здешний он или нет, не знаю. Но вот уже год, как он приходит в наш дом с женихом Кумис.

– Как же так! – поразился Аман-Гирей. – Уже год – и ты ничего не говоришь об этом? Куда же ты смотрела.? – гневно вскрикнул князь. Благородная Айша потупилась, и Аман-Гирей поубавил свой гнев.

– Клянусь, что ни один оборванец не взглянет отныне на мою дочь! Мейлек-хан больше и шага не сделает из дома…

* * *

Наступила осень. Тучи всё чаще заволакивали небо. Ветер гнул полуобнажённые деревья. Дожди хлестали в земляные крыши и окна ногайских жилищ.

В каких-то саклях мерцал огонёк. Лаяли собаки, ревел скот, слышались крики детей. Но все эти звуки заглушал прерывистый ветер и барабанящий по ветхим крышам дождь. Кто-то из взрослых выходил иногда на улицу, но быстро возвращался обратно. Дым из очажных труб сразу же рассеивался над крышей, запах сырой гари кружил среди беспорядочно раскинутых домов. Людские голоса чаще слышались во дворе князя, где никак не могла угомониться прислуга, да и собаки лаяли здесь громче, чем в других местах. Из дома князя то и дело высовывалась голова распорядителя: он вглядывался в сторону дороги.

Когда к дому подъехала крытая арба, появились люди и помогли сойти странному арбачи 17 17 Арбачи – извозчик (ногайск.). .

Главный муртазак (управитель) сделал своим людям несколько наставлений, и они провели приезжего толстяка, обвешанного куржунами, к дверям дома. Гость оказался в непривычной темноте, остановился, ступив на мягкий ковёр, но тут вышла навстречу сама госпожа и, взяв его за руку, нетерпеливо повела в дом. Гость послушно шёл следом, не зная, как освободиться от держащей его руки, чтобы не уронить висящие на его плечах куржуны.

Странный гость закашлялся и стал переминаться с ноги на ногу, когда следом за госпожой оказался в освещённой комнате. В комнате у раскрытой постели сидела девушка, склонившись к изголовью больной. Её тяжёлое дыхание прерывалось иногда глухими стонами. Тахтамет, на котором она лежала, великолепно убранный, сиял парчовыми узорами покрывал и дорогих персидских тканей, в беспорядке разбросанных по коврам.

Подруга больной прикладывала руку к её лбу и горестно вздыхала. Одета она была в зелёный архалук, опоясанный голубой лентой.

На маленьком серебряном треножнике лежал переплетённый в бархат Коран с алой, шитой золотом ленточкой вместо закладки, а возле него стояла золотая баночка с лекарством. На другом столике за прозрачной занавеской горела восковая свеча, вставленная в серебряный подсвечник; тут же были большие золотые часы и незаконченное женское рукоделие, накрытое шёлковым платком. На двух небольших кроватях было разложено праздничное одеяние Мейлек-хан.

Когда вошли госпожа и её гость, девушка встала и неслышными шагами приблизилась к столику, на котором горела свеча. Она подняла светильник, чтобы получше разглядеть гостя.

Больная повернула голову к огню и чуть слышно, шёлковым голосом произнесла:

– Отдохни, Кумис, сколько можно плакать! Ты же видишь… мне легче… а слезы портят лицо… Подойди и поцелуй меня, джаным… 18 18 Джаным – душечка. – Обрадовавшись словам подруги, Кумис бросилась к ней на грудь и зарыдала.

– Ханым 19 19 Моя ханша, госпожа. , – сказала она сквозь слезы, – ты должна поправиться! И жизнь будет счастливой, ханым!

К ним подошла госпожа и, нагнувшись, приложила руку к горячему лбу больной.

– Не беспокойся, мама, мне уже лучше! – проговорила девушка.

– Я привела к тебе лекаря, – сказала мать, показывая на вошедшего с ней в комнату горбатого старика в ветхой, покрытой грязными пятнами одежде.

Горбун быстро осмотрелся, постоял с минуту в нерешительности, а потом молча снял с плеча свои куржуны и, бережно положив их на ковер, сел возле них – уверенно и спокойно.

– Лучше ли тебе, душа моя? – спросила княгиня, наклонившись к больной дочери и прильнув к её щеке материнским поцелуем.

– Да, маменька, – тихо ответила больная, – мне лучше…

– Но ты вся горишь… словно в огне… Лекарь! – произнесла она, – у неё горячка… она бредит по ночам… её мучает бессонница… Я много слышала о твоём чудесном искусстве – вылечи мою дочь, и ты будешь вознаграждён.

Лекарь молчал.

– Ты должен сделать всё, лекарь, – продолжала она, – ты должен… – Незнакомец кивнул, не проронив ни слова, и словно прирос к полу, не смея шевельнуться. Девушки пристально смотрели на него… – Что же ты медлишь, лекарь? – повторила нетерпеливая мать, – время уходит… Уже поздний час…

Лекарь тяжело приподнялся, развязал один из своих мешков, с ловкостью юноши- вынул из него несколько склянок, потребовал чашку, высыпал в неё что-то из грязной тряпки, раскупорил один из пузырьков и вылил из него половину жидкости» потом размешал составленное лекарство, взял со стола свечу и подошёл к кровати…

Седой и безобразный старик пристально всматривался в лицо девушки. Княжна, почувствовав его взгляд, отвернулась.

После долгих приготовлений старик принялся за лечение. Плеснув жидкости на полотенце, он провёл им по лицу больной и дал ей выпить несколько капель своего чудодейственного снадобья. Лицо княжны тотчас преобразилось, она уже с любопытством рассматривала безобразного старика. Румянец окрасил её бледные щёки, и исстрадавшаяся мать облегчённо вздохнула.