Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Гости хотели было возразить, но султан остановил их презрительной улыбкой.

– Ровно год назад, – продолжал он, – я объявил всему правоверному миру, что тот, кто понравится мне, получит руку моей дочери и, принеся – как велит обычай – калым, приобретёт после моей смерти всё моё богатство. И что же? Много богатых юношей явились тогда в мой дом, и все они были достойны руки моей дочери. Я даже пожалел тогда, что, не имея дюжины дочерей, не смогу породниться с такими геройскими молодцами: все они были богаты и знатны. Но Аллах дал мне только одну дочь, и, любя её всей душой, я предоставил ей право выбора жениха…

– И кто-нибудь из этих доблестных джигитов удостоился этой чести? – решился спросить самый отважный из гостей.

– Ничуть не бывало: дочь отказала всем… – ответил князь.

Гости были удивлены и, в знак великого недоумения, прикусили указательные пальцы…

– Да, она отказала им всем. Я и сам был удивлён, как и вы, но вскоре узнал настоящую причину…

В это время в комнату вошёл горбатый старик:

– Садам алейкум, высокочтимый Аман-Гирей! – И горбун поклонился хозяину, а затем и гостям.

Ему досталось оставшееся незанятым место в углу комнаты, как будто нарочно приготовленное для него.

– Обещает ли почтенный лекарь, – вкрадчиво сказал хозяин, обращаясь к старику, – что не будет прерывать никого, пока не наступит его очередь говорить и пока ему не напомнят об этом?

Лекарь приложил руку к груди, не поднимаясь со своего места и не глядя ни на кого из гостей: смею ли я не подчиниться твоим требованиям! – таков был его безмолвный ответ.

– Скоро я узнал, – удовлетворённо продолжил князь, – настоящую причину отказа моей дочери… И какая же, вы думаете, эта причина? Как бы вы ни ломали голову, это останется для вас неразрешимой загадкой, какой она оставалась и для меня до тех пор, пока княжна не призналась своей матери, что давно уже любит одного храброго джигита и никому другому не может отдать своё сердце… Я был просто уничтожен этим ответом: моя единственная дочь посмела избрать себе жениха, не посчитавшись с волей родителей. Выходит, что я позволял ей слишком много. И это, почтенные, моя единственная услада и самая светлая мечта! Но она ведь ещё ребёнок, дитя малое, – с горечью произнёс князь и, сделав паузу, продолжил совсем другим тоном: – В моём ауле, почтенные, появился голодранец, который хочет опозорить мои седины… – Старик тяжело опустился на подушки и, обессиленный, поник головой.

– Кто же этот негодный? – закричали в один голос его гости. Назови его имя!

И только лекарь безучастно восседал в своем углу, не удостаивая вниманием горемычного князя…

– Мы отрежем ему голову, вырвем язык! – гости, как могли, утешали Аман-Гирея.

Выставив вперёд руку, князь принялся успокаивать их.

– Но ты так и не назвал нам, султан, имени того нечестивца Скажи, кто он?

Но князь, простерев вперёд руку, хранил молчание.

В наступившей тишине горделиво поднялся лекарь и, обратив на себя всеобщее внимание, долгое время молчал, не в силах, как видно, справиться с охватившим его волнением. Было видно, что он колеблется… Но почётным гостям, собравшимся в гостиной зале Аман-Гирея, не было дела до его колебаний: они пытались понять, по какому праву проник сюда этот безродный и не унижает ли это их чести.

Безродный тем временем овладел собой, но от его гордого вида не осталось, как заметили гости, и следа – попытка выпрямиться во весь рост, похоже, обессилила его.

– Что скажу я почтенному собранию? – прохрипел он разбитым голосом. – Я лишь исполню поручение одного храброго человека, который просит у князя руки его дочери – Мейлек-хан… Его имя известно князю… Вот и всё, уважаемые, что я должен был сказать здесь… Пусть теперь князь ответит, согласен ли он отдать свою дочь за джигита?

По комнате прокатился смешок.

Князь вздрогнул от дерзких слов старика и невольно схватился за кинжал, висящий у него на поясе… Движение это остались незамеченным гостями, но не скрылось от взора лекаря, пристально следившего за ним. Князь встал.

– Правоверные! – произнёс он с горькой улыбкой. – С каких это пор достоинство султана стало у нас столь ничтожно, что может быть отдано на поругание всякому оборванцу! И с каких это пор позволено обидчику безнаказанно порочить княжескую честь!

Усмехнувшись в бороду, лекарь оставался, как и прежде, спокоен.

– О Мейлек-хан, дочь моя! – прокричал в отчаянии Аман-Гирей. – До чего довела ты своего отца упрямством и непослушанием!..

Гости ещё пуще заволновались.

В эту минуту скрипнула дверь, и в комнату, околдовав всех гостей, вошла Мейлек-хан: блеснули на солнце бархатные башмачки, шитые серебром, Мелькнули, отражаясь в зеркалах, шёлковые шальвары, прикрытые малиновою исподницей, и парчовый архалук, стянутый на талии драгоценным поясом… Перед гостями предстала красавица, слава о которой пронеслась по всему горному краю. Благоуханием повеяло тогда на восхищённых гостей князя…

Красавица явилась без девичьего покрывала, хотя и носила его всегда, когда нужно было выйти из дома или пройти через кунацкие комнаты.

– Ты звал меня, отец, – произнесла она, почтительно поклонившись, – я пришла.

Князь поднял голову.

– И тебя-то, мою бесценную, – проговорил он едва слышно, – хотят отнять у меня. Но отец тебя не выдаст… скорее убьёт твоего нечестивца, или сам будет убит… Скажи им, дочь моя, что ты навсегда отказываешься от своего недостойного избранника – и пусть он ищет себе другую невесту… Я разделю с ним пополам своё богатство, дам и золото, и скот, только бы он отказался от тебя…

Взглядом подозвав дочь, старик привлек её к себе, и глаза его увлажнились. Но княжна вырвалась из его объятий и, отважно шагнув к гостям, проговорила:

– Не быть этому, люди, и уж если жизнь не соединит нас, смерть выроет нам одну могилу!!! Послушайте меня, уважаемые. Я клянусь, что никому, кроме Джелалдина, не будет принадлежать его верная Мейлек-хан!

Слова девушки поразили всех.

– Когда же это было, чтобы дочь противилась воле отца! – грозно проговорил мулла.

– Какое бесстыдство! – дружным хором пропели гости.

– Значит, конец света близок, если правда всё то, что мы слышим.

В дальнем углу, занимаемом убогим старцем, послышался непонятный шум, и гости, оглянувшись, увидели, каким пламенным взором обнял старик лунноподобную княжну.

– Достопочтенный князь и вы – мудрые мужи! Было время, когда любимая дочь Аман-Гирея, прекрасная Мейлек-хан, безнадёжно хворала. Тогда-то, призванный князем, чтобы облегчить её страдания, я и вошёл в его дом. И разум мой чуть не помутился при виде красавицы…

– Замолчи, лекарь! Иначе я укорочу твой поганый язык! В уме ли ты, что славословишь княжескую дочь! Я что же – ровня тебе? – свирепо проговорил князь.