Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Несколько преследователей упало. Повелительным жестом князь Адамей остановил своих людей, и всадники отступили от крепости на расстояние выстрела.

Князь Адамей поднял руку и прокричал беглецам:

– Джанка! Мы все адыги, братья по крови. Выдай нам ногайского абрека, сына проклятого Темир-Кола, и мы пощадим тебя!

– Да отсохнет твой язык, князь Адамей! Джанка никогда не предавал своих друзей И ты не дождешься этого. Джелалдин мой брат по крови, а ты – кровожадный шакал, терзающий своих братьев!,.

– Чего же ты хочешь, Джанка? Подумай: если выдашь неверного, я подарю тебе одного из скакунов, которых вы угнали у меня, как воры.

– Я хочу твоей смерти, князь Адамей, и ты её заслуживаешь. Когда мы с сестрой остались без отца, ты отнял её у меня и продал в Анапе, ты разорил мой дом – и я ушёл в абреки. Только кровью я смогу смыть свой позор. А этих коней ты получил от турецкого паши за сестру – я знаю. Так признай хотя бы это и убирайся отсюда, а не то я вкачу пулю в твой чугунный лоб.

– У-у! Гяур! – прохрипел взбешённый князь и, выхватив саблю, ринулся на крепость.

Его люди поскакали за ним, но раздались выстрелы, и с пронзительным воплем князь Адамей свалился с коня. Всадники подскочили к нему, но князь встал сам и отошёл – в бессильном негодовании – от загубленного коня. Из крепости раздался хохот беглецов.

– Ну, подождите, разбойники! – И разъярённый князь вскочил на коня своего телохранителя.

– У нас с тобой особые счёты, князь Адамей. Но пока убирайся, или получишь такую же пулю, как твой гнедой! – раздался крик Джанки.

– Погоди, гяур, ты ещё ответишь за это! – прокричал князь, удаляясь от крепости.

Когда преследователя были уже далеко, Джелалдин и Джанка выбрались из крепости и направили коней в горы. Вдали заблестели ледники. Мирно шелестели листья деревьев – всё располагало к беседе.

– Джанка! – промолвил Джелалдин. – Возьми этих коней. Я ведь не знал, что они значат для тебя.

– Нет, Джелалдин! Так оценил сестру проклятый князь. Но никакое богатство не заменит мне её… Мы должны отбить у князя охоту красть людей. И мне по душе твоя мечта о белом табуне.

– Это, не моя мечта – ведь так задумал мой отец… А я просто должен собрать калым, я же дал своё слово отцу Мейлек-хан…

– Отберёшь у одного князя и вернёшь другому. Какая же польза от этого?

– Мейлек-хан мне дороже жизни. Вот и вся польза… Это отец не искал никакой выгоды. Он бросил вызов князьям и этим заслужил громкую славу – потому и сейчас жива память о нём…

– Жива ли, Джелалдин? Князья не хотят вспоминать о Железной Руке. Но, живи я в этом краю, я бы, наверное, стал его другом…

Всадники поднялись на вершину и спешились. Навстречу им из пещеры вышел немой старик в косматой папахе.

– Салам алейкум, Тоган! – в один голос приветствовали старика Джанка и Джелалдин. Старик в ответ склонил голову и улыбнулся.

– Князья и теперь боятся отца, – и Джелалдин кивнул на старика. – Они вырвали ему язык, чтобы никто не узнал о делах Темир-Кола, и отрезали уши, чтобы он не опроверг их бесстыдных наветов…

– Как же он выжил? – спросил Джанка, с состраданием глядя на старика, готовившего им еду.

На ковре перед входом в пещеру тот разложил куски мяса, овечий сыр, поставил кувшин с айраном. Скинув с себя черкески, джигиты присели на ковёр и плотно поели.

Утром Джелалдин отправился на охоту. Шумно раскачивались кроны деревьев, травы утопали в росе.

На цветущей поляне Джелалдин увидел косулю, чутко поводившую ушами. Он хотел выстрелить, но опустил ружьё, увидев бредущую вдоль опушки Балыш. Балыш пела свою песню, Джелалдину казалось, что он видит не её, а свою далёкую возлюбленную.

– Безумная Балыш, обратившись в ветер, ищет своего возлюбленного, – прошептал он самому себе и бесшумно, чтобы не испугать девушку, прокрался на поляну. – И зачем только я дал слово князю? Мучается Мейлек-хан, мучаюсь я! И всё из-за того, что я сын своего отца!

Подул сильный ветер и унёс безумную Балыш. Джелалдин долго искал её глазами, но видение исчезло.

* * *

А Мейлек-хан в этот час сидела с Кумис в своей комнате.

– И зачем только я согласилась на условия отца! Уж лучше бы Джелалдин похитил меня – не перенести мне разлуки. Сердце чует недоброе.

Из соседней комнаты доносились голоса пирующих гостей.

– Совсем я не узнаю тебя, Мейлек-хан, – печалишься понапрасну, изводишь себя. А ведь что суждено, того не минешь. И никто не знает, что случится завтра. А если Джелалдин, возвратившись, не найдёт тебя в кругу весёлых подруг, то обвинит, в этом себя, и будет несчастлив. Так не горюй же, прошу тебя!

– Как же мне не горевать, дорогая Кумис! Второй год нет от него вестей. А может быть, он забыл обо мне. Может, и вправду не судьба нам быть вместе. Говорят же люди, что он женился в чужих краях, что одолели его враги…

– Не верь этому, княжна. Джелалдин смел и никому не уступит. И сердце у него верное – он не может изменить. А люди разное говорят: и то, что женился он будто на сестре какого-то черкесского узденя, и то, что князей испугался, и то, что, изгнанный ими из тех краёв, подался в Турцию…

– …О, Аллах! Неужели же это правда?

– Нет, дорогая моя, нет! Болтают люди!

– Ах, Кумис! Покуда мы были вместе, я жила в его сердце, но сейчас мы далеки друг от друга… Не случайно, видно, смеются люди: не жена, мол, Мейлек-хан, и не невеста… А он, бессердечный, разве не мог дать мне знать, что жив, что думает обо мне! Да и жив ли он, о, Аллах! – и Мейлек-хан расплакалась.

– Сестра моя, прогони от себя эти мысли, Джелалдин жив, и ты скоро его увидишь, – успокаивала подругу Кумис.

* * *

В просторной гостиной Аман-Гирей принимал богатого гостя – Мирзабека Уракова.

Карагул, стоявший в углу, прислуживал за столом. Во дворе угощалась челядь приезжего князя, и довольные голоса доносились до гостиной.

Уже неделю гостил Мирзабек, а хозяин, не торопясь с расспросами, всё обхаживал гостя. Они поохотились вместе, и в то же утро, за завтраком, откровенно побеседовали.

– Плохие времена настали, мой друг, – все ногаи попали под опеку русского царя. Теперь нам запрещено торговать живым товаром. Я еле вывез в Анапу пять девок, а детей перед каждым сторожевым постом приходилось прятать в мешках. Вдобавок ко всему на дорогах разбой. На обратном пути встретились мне черкесский уздень Джанка с сыном Железной Руки…

Аман-Гирей резко поднял голову:

– Проклятое собачье корыто!

– Да-да, – продолжал старый князь, – я возвращался довольный поездкой. Смог всё же довезти товар, а на вырученные деньги накупил всякой всячины и даже обезьянку приобрёл. – Мирзабек встал и подозвал хозяина к окну. Внизу, возле стоящей у ворот арбы, столпились люди. Они окружили клетку с обезьянкой и заливались хохотом. – На девку поменял! – похвалился гость.