Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Джелалдин не мог опомниться от удивления: в простом сундуке, на который он никогда не обращал внимания, оказались такие сокровища!

Но Дуйсемби продолжал свой рассказ: теперь он держал в руках большой узелок, замотанный шалью.

– Это вещи моей дочери Карашаш – вашей матери. Вот эти платья и украшения будет носить Ботай, когда станет взрослой, а это, – он показал на черкеску и папаху, – праздничная одежда вашего отца. Её принёс бедняга Тоган, скрывавшийся вместе с вашим отцом в горах. Убийцы отрезали ему язык, чтобы никто не узнал о подвигах Темир-Кола. Когда он – спустя год после гибели Железной Руки – принёс его вещи, мы помянули джигита: мир его душе! Теперь эти вещи принадлежат тебе, Джелалдин. Кроме них… – Старик нагнулся к сундуку и достал оттуда шёлковый куржун с золотыми монетами. Дав Джелалдину и Ботай по монете, он сказал: – Это богатство, Джелалдин, завещано тебе. На монетах ты увидишь пасть собаки – это родовая тамга 10 10 Тамга – герб, тавро (ногайск.). твоего несчастного рода, прозванного злыми людьми «собачьим корытом». На эти деньги ты сможешь купить себе любую невесту…

– Посмотри, Ботай, эти монеты держал в руках наш отец.

– Да, эти монеты очень красивы! – ответила девочка. Дуйсемби собрал монеты в куржун и опустил на дно сундука, туда же спрятал узелок и одежду Темир-Кола. Из оружия он оставил только ружьё.

– Дети мои, – произнёс он горюя, – родители оставили вам всё необходимое, а я не могу дать вам ничего. Лишь это вот жилище, – он обвёл взглядом тёмные углы, – и себя самого.

– Нам ничего не надо! – вскочив с тахтамета, Ботай подбежала к деду и обняла его. – Ведь ты с нами, и мы за всё тебе благодарны! – воскликнула она.

– Мне нечего больше желать, дети мои!

Расчувствовавшись, Дуйсемби не потерял нити своего повествования: из чёрного чехла он достал ружьё, зарядил его холостым патроном и, выйдя во двор, выстрелил в воздух.

– Это для острастки, – сказал он, вешая ружьё на стену. – Скоро и ты научишься стрелять. Ты ведь уже взрослый…

Засыпая, Дуйсемби видел перед собой горящее лицо Джелалдина. «Что ж, чему быть, – подумал старик, – того не миновать. Джелалдин весь в отца, и жизнь у него, похоже, будет нелёгкой…»

* * *

Можно ли свернуть с дороги судьбы!

Джелалдин и Исхак часто бывали в княжеском дворе и всегда встречали там княжну и её подругу Кумис. Подростками они просто забавлялись, проникая в этот роскошный сад: вот, мол, мы какие! А когда возмужали, не могли и дня прожить, не увидевшись со своими красавицами. У Исхака и Кумис дело было почти слажено, и они часто уединялись, оставляя наедине Джелалдина и Мейлек-хан. Не сойдёшь, как видно, с дороги судьбы! – вскоре те поняли, что не могут жить друг без друга, и поклялись, что соединят свои жизни. Узнай о том их близкие, «нет»! – вскричали бы они, но… можно ли противиться судьбе!

Султан Аман-Гирей давно искал себе зятя, не его строптивая дочь отвергала всех женихов. И только тогда, когда мать откровенно поговорила с дочерью, Мейлек-хан дала слово, что о своём решении она объявит на свадьбе Исхака и Кумис.

Свадьба, по обычаю, завершалась конным состязанием, и Джелалдин, отличный наездник, был признан победителем.

– Аперим! 11 11 Молодец! – высшая похвала. – кричали все вокруг.

Судья остановил состязания и, взяв коня за уздечку, отвёл в сторону.

Люди долго не успокаивались: молодёжь выкрикивала поздравления Джелалдину, старики цокали языками, выражая изумление.

Когда Джелалдин сошёл с коня, судья объявил, что он выиграл состязания и сейчас получит главный приз. Джелалдин поприветствовал всех сидящих на возвышении, и каждый, откликаясь на его приветствие, с любопытством смотрел на джигита. Джелалдин, сомкнув губы и пряча глаза, обошёл всех и вернулся к судье. Тут он снова заметил эти изучающие взгляды, от которых ему стало не по себе: особенно жёстким был взгляд Аман-Гирея.

Джигит искоса поглядел на князя, и его поразило то, что у этого человека голова будто вросла в туловище, и если он куда-то смотрел, то поворачивался всем телом. Джелалдин впервые так близко видел отца Мейлек-хан, и непонятный страх овладел им от одного его вида. Ещё вчера он грезил о том, что отец девушки смилостивится над ними, но сейчас понял, что князь неколебим, как скала.

И Аман-Гирей внимательно изучал джигита. Ему понравилась его благородная внешность: и тонкое лицо парня, и его мягкий взгляд вызывали доверие. «Надо приблизить его ко двору: из парня может выйти хороший нукер 12 12 Нукер – человек из княжеской свиты. , полезный в лихие времена, видно, что отважен и людей, за собой поведёт», – решил Аман-Гирей.

Судья посоветовался с почётными гостями, и все пришли к согласию, что приз победителю вручит молодая княжна. Узнав об этом решении, девушки во главе с Мейлек-хан направились к пологу. Все они были нарядны, а одежда Мейлек-хан; богато и щедро изукрашенная, просто пламенела на солнце – и её красное бархатное платье с золотыми застёжками и золотым поясом, и синяя шапочка, и платок, прикрывающий половину лица… На вытянутых руках княжна несла белую черкеску с белым башлыком.

Когда девушки приблизились к пологу, судья подтолкнул Джелалдина.

– Иди же, возьми подарок.

Джелалдин подошел к Мейлек-хан, и все увидели, какими нежными взглядами они обменялись: дерзость победителя была удивительна, ну да победителей не судят, а вот горячий взгляд молодой княжны смутил и молодых, и старых – люди словно забыли о том, зачем они здесь собрались. Пауза длилась так долго, что султан Аман-Гирей даже посинел от напряжения, и глаза его готовы были выкатиться из орбит.

В толпе послышался ропот. А когда молодая княжна протянула победителю приз – черкеску и башлык – стоящие рядом услышали: :

– Самому лучшему джигиту – от девушек аула!

Произносить какие-то слова девушке по обычаю не полагалось, а уж выражать свою нежность к человеку простого звания и подавно. Но князь Аман-Гирей разгадал смысл сказанного, ведь он был предупреждён женой, да и сам, измученный дурными предчувствиями, ждал самого худшего. И вот это худшее явилось…

Но князь сказал себе, что это всего лишь блажь его дочери, и, порядком смущённый, утешился тем, что всё ещё можно поправить. Ну, а суд голытьбы, присутствовавшей при его позоре, для него ничего не значил… Знатные люди ничего не узнают, и это главное.

Аульчане подивились поведению княжны, но каждый истолковал его по-своему: одни решили, что княжна недостаточно умело выразила своё восхищение, другие, как и Аман-Гирей, увидели в этом девичий каприз. Однако молодые люди – и среди них Исхак – усмотрели в этой истории любовный запев и гадали о том, какая сложится песня, если княжна действительно влюблена в Джелалдина.