Ольга Геттман - Повести

Очередной вылет на боевое задание был прерван, тем, что душманы подбили истребитель Глеба. Он почувствовал сильный удар в хвостовой части, машина перестала слушаться рулей. С левым креном самолет начал переходить на снижение. Одновременно с докладом «Катапультируюсь!» в перископ он увидел выбросы пламени в хвостовой части. В доли секунды была занята поза для катапультирования. С этого момента время остановилось. Казалось, прошла вечность, пока рывок купола наполнившегося над головой парашюта вернул к реальному восприятию времени. Ударившись о склон, сначала ногами, а затем головой и корпусом, он прокатился несколько десятков метров по склону, не пропуская камни и валуны. Глеб потерял сознание. Купол, зацепившись за камни, остался сзади и стал опускаться. Придя в себя, он почувствовал, как невольно стал закрадываться страх. Время тянулось преступно медленно. Но не прошло и трех минут, как послышался рокот Ми-8, и летчик сбитого самолета оказался на борту поисково-спасательного вертолёта. Глеб еще не осознавал, что все позади. Тут же по старой авиационной традиции ему была вручена фляга с огненной водой, пару глотков и смертельно захотелось спать.

Потом последовали месяцы в госпиталях – серьёзная контузия, сильное сотрясение мозга и раздробленный перелом правой ноги требовали длительного восстановления.

Глеб не понимал бессмысленных жертв бессмысленной войны. Перед его глазами постоянно стояли глаза мёртвых мальчиков, положенных в цинковые гробы, их искорёженные, окровавленные тела. Год в Афганистане оставил след 162-мя боевыми вылетами в летной книжке и орденами «Красной Звезды» и «За службу Родине» третьей степени на парадном мундире. А еще памятью, которая, спустя годы, не давала спокойно спать. После Афганистана характер Глеба изменился – потрясения, увиденные на войне, не могли не сказаться на его психике. Он стал замкнутым, неразговорчивым, избегал личных отношений с девушками, которые вились над ним, как мотыльки над пламенем. Всё изменилось мгновенно, когда в клуб пришла девушка с такими ясными, чистыми глазами цвета спелого мёда, от которых невозможно было оторвать взгляда…

Весть о том, что его жена погибла от удара молнии, ввела Глеба в ступор. Двое суток он сидел с онемевшим телом и огромной, будто пораженной взрывом, дырой в душе. Жизнь кончена. Самое дорогое, что было у него – исчезло в одно мгновение. Глеб находился в состоянии прострации, не реагируя на разрывающиеся звонки телефона. В конце вторых суток в дверь стали ломиться, это вывело его из состояния оцепенения, он медленно, словно сомнамбула, поднялся с кресла и открыл дверь. На пороге стоял радостный тесть. Он сообщил Глебу, что Олеся жива и находится в реанимации. Глеб какие-то мгновенья не мог поверить в чудо, затем выскочил из дома, бросившись навстречу к своей любимой.

В благодатном августе Олеся порадовала мужа, что скоро он станет отцом. Глеб давно мечтал о ребёнке, особенно от любимой женщины.

На два месяца позже Олеси забеременела её сестра Марина. Она хотела сделать очередной аборт, но Олесе удалось уговорить её оставить ребёнка.

А в начале мая, в полдень, когда Солнце стояло в зените, родился первенец Олеси и Глеба – крупный, орущий басом мальчик, в перевязочках на ручках и с золотистыми кудряшками. В этот же день на утренней заре, Марина родила крохотную девочку. К вечеру, оставив записку, что отказывается от ребёнка, Марина сбежала из родильного дома. А ночью того же дня Олеся узнала о трагической гибели сестры под колёсами рефрижератора. Посоветовавшись с Глебом, Олеся стала оформлять документы на удочерение племянницы.

Счастливые родители не могли нарадоваться своими сокровищами – сыном, названным в честь отца Глеба Ярославом и малюткой Авророй.

Невозможно описать чувства матери, смотрящей на своих детей. Это безусловная любовь, вмещающая все возможные ощущения, среди которых и восторг, и страх, и безмерная благодарность, и безграничная преданность. И нет чувства более высокого, не поддающегося никакой, даже самой изощрённой логике. Это чувство схоже с волшебством, подаренным Всевышним, связывающим дитя и мать в единое целое.

Казалось, что настала временная передышка в нелёгкой жизни Олеси. Уже больше года она сотрудничала с розыскным отделом полиции, помогая находить людей. Эта работа не была ей в тягость – напротив, она приносила огромное удовлетворение, при этом не отнимала много времени и сил от забот о детях.

В конце августа к ночи пошёл дождь. Олеся слушала, как он шуршит в листве и размеренно стучит по подоконнику, думая о том, что лето, как всегда, словно промчавшееся на тройке бешено летящих коней, заканчивается. Малыши подросли, окрепли и пытались делать первые шаги, держась за ограждение кроватки. Глеб ещё не вернулся с работы. Олеся думала о том, что на юге лето ещё долго будет радовать отдыхающих нежными лучами Солнца, ласковым ветром с солёным привкусом морских брызг, а здесь оно уходило, не прощаясь, внезапно и стремительно. Но Олесе не было грустно, как обычно в дни, когда осень небрежными разноцветными мазками напоминала о своём приближении под аккомпанемент затяжного дождя.

Ночь прошла спокойно – дети мирно спали в своих кроватках. Олеся выглянула в окно – ночной дождь прекратился, но серые, рыхлые тучи, нависающие над городом, обещали продолжение ночной симфонии дождя. Трава и особенно листья, потерявшие яркие краски к концу лета, умытые и причёсанные небесной влагой, засияли новыми красками. Не яркой, кричащей, пронзительно зелёной, а благородным, королевских кровей, холодновато-бархатистым и глубоким синевато-зелёным цветом.

Первый день весны выдался по-зимнему неприветливым и холодным. За окном бесилась в последней предсмертной схватке с наступающей весной метель. Разъярившись, она стучала кулаками по наглухо запертым окнам, стараясь пробраться в тёплые дома и била жёсткими колючими плетями по лицам немногочисленных прохожих. Постепенно метель стала униматься, выплёвывая из своих глубин ледяные порывы ветра, не столь сильные, но колючие. Она явно устала бросать комья снега в одиноких путников. Глубокая ночь заполонила собой всё пространство.

Любимая подруга Олеси Полина не спала.

Сегодня она получила результаты анализов, из которых было абсолютно ясно, что в тот момент, когда ей переливали кровь после серьёзной кровопотери, её заразили неизлечимым заболеванием сосудов головного мозга. Она в двадцать семь лет стала инвалидом, испытывая постоянные сильнейшие головные боли, на которые не действовали обезболивающие препараты.

Начавшийся приступ вырвал её из тяжёлого сна, в который Полина погрузилась под утро. Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Эта неистовая, внезапно завладевшая ею боль, вытряхнула из головы все мысли и эмоции. Лишь одно ощущение было навязчивым и понятным – усиливающийся озноб. Ей казалось, что она не просто замерзает, а леденеет. Холод беспрепятственно и нагло пробирался под одеяло, проникал под кожу, завладевая телом изнутри. Полине показалось, что замерзающие глаза вот-вот рассыплются хрустальными осколками льда. Она медленно выползла из ледяного ложа и подошла к окну.