Елена Хороших - Тайна Лисьей норы

– Хорошо, – отрывисто прохрипел Клим. – Давайте.

На столе уже стоял высокий чистый, как ни странно, стакан с холодной водой. Рядом лежала ложка, на которой тихонько дрожали шарики. Клим осторожно, чтобы ни один не укатился, пересыпал их в стакан. В тот же миг вода превратилась в шипучий коктейль, стреляющий во все стороны радужными брызгами. Клим зажмурился.

– Пей! – Голос звучал издалека.

Клим в три глотка опрокинул в себя жидкость.

Незнакомец терпеливо ждал, пока парень выпьет до дна, до последней капельки коктейль. Он знал, что будет потом и, казалось, был весьма удивлён, что Клима не пришлось долго уговаривать на отчаянный шаг – выпить из рук незнакомца нечто, похожее на яд. «Странные все-таки существа, эти люди. Сколько веков с ними вожусь, но так до конца и не понял их дурацкой натуры», – подумал он, презрительно кривя тонкие губы.

Человек в чёрном плаще задумчиво глядел на Клима, поглаживая набалдашник трости. Он ждал.

Клим, уткнувшись лбом в скрещённые руки, отгородился от окружающего мира. Глаза были открыты, но смотрел он в себя. Его будто отключили от жизни, – тело было за столом, в баре, а душа и сознание блуждали, обнявшись, неизвестно где. Клим сильно изменился. Сколько он не видел мать? Пару лет, не больше, а как постарел. На висках серебрится иней седины, иероглифы морщин расписали лицо. Во сне парень выглядел еще более потерянным и изможденным. Силы, которыми Кара питала сына, были на исходе. Еще немного и погаснет искра, которая теплится в его душе.

Клим находился в странном состоянии, в котором сон и бодрствование стали продолжением друг друга. Картины одна за другой пролетали перед его внутренним взором. И вдруг калейдоскоп видений замер на воспоминании, вызвавшем блаженную улыбку.

Та ночь была волшебной. Поздним вечером из Пекина прилетела бабушка. Встречая её в аэропорту, Клим и Кара чуть не подпрыгивали от радостного нетерпения. Пробираясь сквозь толпу встречающих с огромным букетом ромашек, любимых бабушкиных цветов, они всматривались в уставшие лица пассажиров.

Ручеёк прилетевших становился все длиннее. Люди, таща и толкая багаж, сонно двигались к выходу. И вдруг пространство завибрировало, ожило. Серость толпы пронзил луч, – из-за поворота показалась бабушка Надия! От её ярко-рыжих волос и радостной улыбки струился свет. И все, кого этот свет касался, вдруг начинали оживать, подтягиваться, улыбаться. Она вся была как энерджайзер! Увидев дочь и внука, Надия на мгновение выпустила ручку огромного чемодана, чтобы отсалютовать родным, а потом стремглав бросилась им навстречу, обогнав всех, кто плелся впереди.

Подлетела, сжала обоих что было сил, вдохнула родной запах, и, выхватив ромашки, устремилась к выходу. За ней тут же вдогонку пустилась Кара. Клим, смеясь, подхватил чемодан и погнался за своей обожаемой роднёй.

В такси не могли наговориться. Счастливые, возбуждённые, что-то наперебой галдящие, они втроем ввалились в дом, пытаясь увернуться от бурного проявления Яриной радости.

Несмотря на позднее время, сна не было ни в одном глазу. Побросав вещи в прихожей, рванули на кухню, пить эфиопский кофе и слушать потрясающие истории из уст учёного-востоковеда, носящего ещё и звание любимой бабушки. Тибетология стала страстью её жизни и изучала она эту науку не где-нибудь, а в Китайском исследовательском центре.

Бабушка, не умолкая, рассказывала о своих приключениях в Китае, приправляя байками и анекдотами научные открытия. Несмотря на докторскую степень, она никогда не была сухарем ни в науке, ни в жизни. Надия интересовалась всем на свете, с головой ныряла в любовные авантюры, гоняла на мотоцикле и увлекалась альпинизмом. В свои без пяти минут семьдесят эта изящная, невысокого росточка женщина, с поразительно красивой фигурой и рыжей копной волос сводила с ума всех, кто находился рядом с ней в радиусе километра. В бабушке клокотала жизнь, и она всегда умела ею наслаждаться!

Яра, задрав счастливую морду, курсировала между членами своей стаи. Хвост не переставал крутиться во все стороны, сообщая миру, что его хозяйка испытывает наивысшее блаженство. Надия погладила собаку по огромной гладкой голове и, потрепав по холке, поинтересовалась: «Ну, моя красавица, как надо просить? Не забыла?»

Тут же усевшись на задние лапы, Яра скрестила передние перед собой, и произнесла жалобно и просяще «Мама, ам!» Взрыв хохота её не обескуражил. Дождавшись кусочка мяса, она продолжила цирковое представление, всем трюкам которого обучила бабушка.

В воздухе витал аромат только что смолотого кофе. Раскаленная жаровня с мелким кварцевым песком терпеливо ждала. Кара засыпала кофе в медную даллу, залила водой, добавила щепотку соли и водрузила в самый жар удивительной красоты сосуд. Он ей достался на турецком базаре, поразив изысканностью, редкой утонченностью линий и загадочностью арабской гравировки. Форма даллы, напоминавшей роскошную женскую фигуру, была совершенна: широкая посадка дна, округлые бока, изящно сужающиеся кверху, нежная вязь. На горлышке расположен небольшой жёлоб, который переходил в длинный, причудливо изогнутый носик, чем-то напоминающий птичий клюв. Венчала сосуд округлая луковка крышки с чеканными сердцевидными клеймами, увенчанной сияющим острым шпилем. Каждый элемент древнего сосуда вызывал уважение, ведь сделан был мастером своего дела.

Клим вспомнил, как мама, вернувшись из Турции, целый день хлопотала над даллой. Собственноручно, не доверяя никому, аккуратно очистила её от слоя зелёного налета – окисной плёнки. Тончайшими инструментами выскоблила всю вязь, чеканку, где за многие годы скопилась пыль и грязь. Придав далле почти первозданный вид, была немало удивлена тому, что обнаружила на дне изображение печати, – той самой библейской реликвии, которой, по преданию, царь Соломон опечатал кувшин с семью десятками джинов.

В конце натёрла сочное тулово даллы, её крышку и носик специальной бархаткой и, водрузив на самое видное место на кухне, любовалась раритетом. Прошло не меньше недели, прежде чем Кара решилась заварить первую порцию кофе в антикварной диковинке. И вкус этого напитка был восхитительным.

Когда шапочка кофейной гущи формы и цвета спелого каштана трижды поднималась, мама снимала сосуд с жаровни, прикрывала его крышкой, минуты две ждала и, наконец, разливала ароматный напиток по маленьким кофейным чашкам. Это были священные минуты жизни в их семье. Ничего не существовало более важного, чем наслаждение этим напитком. Даже бабушка Надия замолкала, прикрыв веки, вдыхала в себя аромат, уносясь грезами в Сино-Тибетские горы.

Кофе Кара варила без сахара. Зато маленькая приземистая пиала была доверху наполнена апельсиновым рахат-лукумом. Глоток обжигающе горького кофе возбуждал все рецепторы организма, потом наступала очередь ледяной воды. Затем опять глоток кофе, с еще более насыщенным вкусом, и кусочек упругого сладкого лукума. И пусть весь мир подождет!