Элизабет Гафри - Если меня не станет… Погибая – остаться

Дизайнер обложки Элизабет Гафри

Фотограф Элизабет Гафри

© Элизабет Гафри, 2021

© Элизабет Гафри, дизайн обложки, 2021

© Элизабет Гафри, фотографии, 2021

ISBN 978-5-0050-4919-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я неслась во весь опор через маковое поле, от липкого страха спотыкаясь и падая, но вновь поднимаясь и устремляясь вперед. Туда, где в полукилометре стоял старый деревянный дом. В начале лета меня предупредили, что ходить туда не стоит. Там живут сумасшедшая и ее муж алкоголик. Люди уже старые, и ждать хорошего и гостеприимного приема от них не стоит.

Но я летела туда так, будто там был рай, а я улепетывала из адовой клоаки. Из которой случайно удалось выбраться после двухмесячного пребывания. Даже не знала, что я умею так бегать. Голые пятки так и хлестали по ягодицам, а пальцы каждый раз утопали в мокрой земле, которая ошметками разлеталась по сторонам. Ночью был ливень.

Дыхания уже не хватало, горло сдавливало горячими спазмами, а грудь, казалось, сейчас лопнет. Но если хотела выжить, надо было спешить. И не важно кто там, в этом доме, главное, чтобы то чудовище, которое за мной гонится, осталось позади.

Я так резко сорвалась из дома, что только сейчас поняла, что до сих пор сжимаю в одной руке шприц, весь измазанный в крови, а во второй ложку. Чертыхнувшись, все это выкинула, как будто сжимала в руках гадюк.

А все эта наркоманка виновата, которая втянула меня во все. Благодаря ей я пытаюсь выжить, а изначально ехала в деревню на лето отдохнуть и помочь нашему другу семьи по хозяйству. Присмотреть за телятами, козами и помочь с огородом в 20 соток. Будь он неладен! Ненавижу урода!

Резкая, острая боль пронзила стопу, и я вновь рухнула, со всей силы ударившись ребром о корягу.

– Черт! – выругалась я и попыталась встать. Но не тут-то было. Из правой стопы торчал гвоздь. Застонала и снова выругалась. Только этого не хватало. Я лихорадочно завертела головой, соображая, где же находится Игорь, и опустила голову еще ниже, прячась в маках. Хорошо хоть, цветы уже выросли и распустились, прекрасно заслоняли меня. Но долго я тут не отсижусь, надо добежать до соседей.

Я вытащила гвоздь, уже не обращая никакого внимания на боль. Адреналин так и плескался во мне. Но знала, что потом мне будет очень больно. Это сейчас у меня шоковое состояние.

Вновь поднявшись и оглядевшись, побежала, превозмогая боль и стараясь не наступать на больную стопу. Мне казалось, что минуты растянулись в часы. Но через какое-то время я все-таки достигла порога этой хибары и, не задумываясь, почти вкатилась в нее кубарем, вновь спотыкаясь и падая.

– Э, ты куда несешься? – промычал сосед, который лежал в это время на железной сетчатой койке из 70-х годов.

В нос ударил затхлый запах плесени, мочи и рвоты, перемешанный с алкоголем.

В доме был полумрак, и только из небольшого окна справа падал свет. Меня бы вывернуло, если было чем. Я со вчерашнего дня еще не ела. А уже не меньше часа дня.

Комната была небольшая, примерно восемь на восемь метров. Походила больше на предбанник, а не на полноценную комнату. Деревянные, кое-где прогнившие полы были завалены бутылками из-под водки и пива, грязным шмотьем и разным мусором. Пока глаза привыкали к полумраку, сосед продолжал что-то неразборчиво мычать. Минуты две спустя, немного отдышавшись, я осмотрелась. В левом углу у окна стояла еще одна кровать, на ней мирно спала женщина. А может, была пьяна, кто ее знает. На вид около 75 лет, худощавое телосложение, седые косматые волосы, заостренные черты лица. Видимо, с продуктами в этой семье совсем плохо.

На ней была надета когда-то белая в цветочек хлопковая ночная рубашка, а сейчас больше напоминающая половую тряпку. В жирных пятнах, а кое-где в дырах с мохрящимися грязными нитками. Сквозь эти дыры было видно ее морщинистое старушечье тело, так же грязное и, уверена, пахнущее не лучше, чем в самой избе.

Я смотрела во все глаза и никак не могла поверить в происходящее. Такое просто не может происходить со мной. Вся эта грязь и мусор не вязались с моим образом. Я как белая ворона, случайно влетевшая в стаю черных, так сильно не вписывалась в окружающую обстановку.

Задвинув позади себя железный ржавый засов на двери, лихорадочно соображая, что делать дальше.

Боль в ноге напомнила о себе, и я глазами забегала по полу в поисках хоть небольшого количества недопитой водки. Нашла бутылку и даже чистую ткань в виде бинта.

– Не нальешь, а? – подал мерзкий голос старик, который продолжал валяться на своей койке.

Как же мерзко здесь пахло, а нос отчаянно не хотел привыкать к этому запаху.

Отвечать я не собиралась, мне срочно нужно промыть рану и перебинтовать.

– А, это моей старухи.

– Что? – не поняла я.

– Бинт, что у тебя в руке, – пояснил старик. – У нее шейка бедра сломана, и она уже вряд ли будет ходить, – уточнил он.

Я нашла табурет и, подстелив что-то более или менее чистое, водрузилась на него. На мне были короткие джинсовые шорты, поэтому я колебалась садиться в этой грязи на подстилку или нет. На вид она, вероятнее всего, не была такой чистой, как мне показалось сначала. Но чувство самосохранения перевесило и я все-таки села.

Положила ногу на ногу раной вверх и стала потихоньку лить воду из бутылки, которая стояла на столе. Отмыла ногу от грязи и увидела дырку. Я ведь даже обуться не успела. Да какой там, хорошо, вообще успела ноги унести.

Когда на тебя несутся с топором, там не подумаешь про обувь. Выбежишь в чем мать родила.

«Вот же гадина, – про себя ругалась я. – И как посмел?!»

Полив водку на рану, защипало так, думала, заору. Но подавила вопль и стала наматывать бинт. Закончив с перевязкой, наконец посмотрела на деда. То, что мне предстало перед глазами, теперь не забыть никогда. Семнадцать лет прошло, а я до сих пор содрогаюсь от воспоминаний.

Это было тело человека, которому глубоко за 70. Такое же худощавое телосложение, как и у женщины, я бы даже сказала истощенное. На меня смотрела пара когда-то серых глаз, а сейчас они больше напоминали жабьи, навыкате, с огромными мерзкими мешками под глазами. Белки красные – от вечных попоек. Кожа землистого цвета. Щеки ввалены, и скулы острыми углами торчали из-под глаз.

Дед был не одет. А имевшиеся семейные трусы, изгаженные мочой, были приспущены на ягодицы. Мерзкие седые волоски, вьющиеся вокруг его члена, повалившегося набок, усугубляли картину. Я вздрогнула, и если бы стояла, снова бы рухнула назад. Простынь была порвана и кусками прикрывала его ноги, которые, так же как и у члена, покрывали длинные седые волоски.