Rain Leon - Чёрный молот. Красный серп. Книга 2

Наконец они появились. Впереди шли недавние соседи из местных, только вчера определившиеся на службу к новым властям. Шли неуверенно, подбадривая себя шуточками. Что-то было не так. Сегодня они войдут в дома своих учителей и докторов, добрых соседей и людей, которых не любили за их чёрные кучерявые волосы и картавость произношения. За то, что лучше учились, за то, что выступали на партсобраниях. За то, что их мужчины служили в Красной армии и НКВД. За то, что и они уводили из своих домов их жителей, своих классовых врагов и врагов революции. И ещё много за что. А ещё, они распяли Христа. И хоть Советская Власть боролась с религией, практически в каждом доме были иконы. А пожилые люди в большинстве своём были верующими. И этот главный грех никак не могли простить. Никто и слушать не хотел о том, что и сам Иисус еврей, и всё, что произошло с ним, – внутреннее еврейское дело. И что приговор вынесен был римлянами и ими же приведён в исполнение, это уже не имело никакого значения. Евреи всегда наказывались коллективно за провинность одного из членов общины, в то время как провинившиеся русский или украинец наказывались в индивидуальном порядке, без всякой связи с остальными.

У крайних домов остановилась первая группа полицейских в сопровождении двух мотоциклов с колясками, на которых восседали по два солдата с закатанными рукавами. Один разместился за рулём, а второй, сидя в коляске, держал руку на ручном пулемёте.

– Всем жителям еврейской национальности выйти во двор с запасом продуктов на три дня. Вещи не брать, квартиры не запирать, ключи сдать представителю домоуправления. На сборы двадцать минут. За противодействие и попытку спрятаться – расстрел на месте. Время пошло!

Захлопали двери квартир, заскрипели лестницы в подъездах, прощаясь со своими жильцами. Потянулись во двор первые евреи, несущие небольшие сумки с продуктами и ведущие своих детей и стариков. Их выстраивали в колонну для движения к пункту последней остановки перед встречей с вечностью. Представитель домоуправления деловито принимал ключи и даже давал расписываться в ведомости, чем вселял робкую надежду на возможное возвращение. По скрипучим лестницам спускались с верхних этажей пожилые грузные люди. Их торопили и подгоняли прикладами и пинками сотрудники полиции. Опытные молодчики рыскали по домам, проверяя, не остался ли кто-нибудь внутри. Новобранцам доверяли тащить обнаруженных вниз и впихивать в общую колонну. Местные набранные полицаи в первый день чувствовали себя немного скованно. Они ещё наберутся опыта и привыкнут делать своё дело быстро, чётко и без лишних вопросов.

На бывшей улице Разночинной, в одном из дворов, полицейский ударил прикладом пожилую Фейгу за то, что, по его мнению, она недостаточно быстро двигалась. Её сорокалетний сын, страдающий синдромом Дауна, Нохум, промычав что-то, понятное лишь ему одному, бросился защищать единственное существо на свете, которое заботилось о нём с рождения и к которому он был привязан, как собака. Он осыпал худого полицейского градом ударов со всей силы стокилограммового рослого мужика. Полицейский опешил, но на помощь ему пришёл другой. Раздался первый в это утро выстрел, раздался пронзительный визг Фейги, и теперь уже она бросилась защищать своего ребёнка. Следующий выстрел объединил её с сыном. Во дворе закричали напуганные женщины. Взбудораженные произошедшим полицаи стали более агрессивными и осмотрительными.

Больше в этот день никто на полицаев не бросался, но Фейга и её сын не стали последними жертвами. На соседней улице проживала семья Райнеш. Пожилые родители ухаживали за потерявшей зрение дочерью. Когда-то красавица Неля оказалась полностью зависимой от родителей, располнела от вынужденного малоподвижного образа жизни. Выйти замуж она не успела, а когда ослепла, то об этом не могло быть и речи. Она осторожно спускалась по лестнице, когда шедший сзади неё полицай, пнув стопой ноги прямо в спину, столкнул её вниз. С ней никогда не обращались подобным образом, и она даже и представить не могла, что такое может произойти. Неля упала, ударившись лицом и руками. Было очень больно и страшно, к тому же она почувствовала, что, впервые за много лет спускаясь по лестнице, она не ощущала поддержку родителей. Конечно же, она могла и самостоятельно спуститься, держась за перила, за долгие годы она выучила все ступеньки и все бугорки. Но родители всегда были рядом, и никто не толкал так грубо её в спину. Неля приподнялась на ушибленных руках.

– Мама! Мамочка! Мне больно! Мне так больно! Где ты, мама! Аву майне мамэ?

Полицейский, не знавший, что перед ним слепая, подошёл к ней.

– А ну, сука жидовская, прекрати орать и поднимайся!

Напуганная Неля поднялась с земли и замерла, не зная куда идти. Родители, поспешившие было к ней на помощь, были отброшены ударами прикладов и отогнаны в общую колонну. Больше они ей помочь не могли.

– Ну, пошла, – полицай подтолкнул её в спину ружьём.

Неля сделала шаг и остановилась. Полицейский, подумав, что она не намерена подчиняться, толкнул её гораздо сильней, чем опять сбил с ног, после чего ударил её ногой в лицо и вновь заставил встать. И только после этого он сообразил, что перед ним слепая. Теперь ему уже захотелось поиграть. Подталкивая её в нужном ему направлении, он ждал, когда она сделает пару осторожных шагов, а потом, зайдя со стороны, бил её в лицо или по уху. Если она падала, то всё начиналось сначала, если её удавалось устоять, то он давал ей пройти ещё пару шагов и вновь начинал избивать. К его забаве присоединились несколько совсем зелёных хлопчиков, только принятых на службу. Они с удовольствием ставили ей подножки. Через несколько минут издевательств Неля была сильно избита и напугана. Упав в очередной раз, она не стала подниматься, не желая продолжать радовать своих мучителей и просто не имея сил. Несколько минут её тянули за волосы и пытались поднять пинками. Но она только кричала от боли и не вставала.

– Зачем вы бьёте меня? Что я вам сделала? Где моя мама? Где мой папа? Пусть они заберут меня отсюда! Не бейте меня! Мне бо-о-о-ольно!

Убедившись, что она не собирается подниматься, а тащить её никто не думал, одному из самых молодых велели её пристрелить. Для практики, как ему объяснили. Но оказалось и для удовольствия. Нисколько не смущаясь и не стыдясь, парень вскинул винтовку и выстрелил Неле в голову. Может быть, ей повезло, потому что её мучения закончились в этот момент, и она не видела, как потеряла сознание её мать и как стало плохо её отцу, как их приводили в чувство ударами и гнали в общей колонне.

Лиза была у бабушки в Новооктябрьске вместе с дочкой Сарой. Она вынуждена была вернуться в этот город, о котором у неё остались самые неприятные воспоминания. Одессу занимали немецкие войска, и она смогла выскочить в последний момент. Дедушка сумел раздобыть для неё и ребёнка пропуск, с которым её усадили на полуторку с ещё несколькими семьями. В дороге их обстреляли, несколько человек погибли на её глазах. К счастью, машина осталась на ходу, водителя слегка зацепило, и он смог продолжить вести машину. Она была счастлива увидеть бабушку в Новооктябрьске, было опасение, что она могла эвакуироваться, и тогда Лиза бы не знала куда идти. Но прожить у бабушки до сдачи города удалось всего шесть дней. Фронт приблизился с огромной скоростью и поглотил Новооктябрьск также, как и другие населённые пункты. Два дня и две ночи они слышали канонаду на подступах к городу. Но тогда звуки доносились издалека. А потом они обнаружили себя живущими внутри этих звуков. Бежать было некуда, бомбоубежища в их районе не было, по совету соседа они выходили на лестничную площадку, считалось, что она больше, чем квартиры, защищена, поскольку находилась в самом центре дома. Но от прямого попадания их не спасло бы ничего.