Rain Leon - Чёрный молот. Красный серп. Книга 2

А Королёк тронулся в путь, сидя рядом с напряжённо молчащей женой. Но думать он мог только о Гуте. Он понимал, что больше не поцелует её мягкие, покорные губы и веснушки на её щеках и носу. Он больше не заглянет в эти глубокие, внимательные карие глаза. Ах, глаза, как они присущи её соплеменникам. За два дня до отъезда, когда Королёк, выполняя служебные обязанности, расстреливал заключённых по выданному ему списку, он вдруг увидел перед собой такие же внимательные глаза, очень ему знакомые. Только принадлежали они не женщине. Это был бывший коллега Королька Моисей Цехановский. Они встретились взглядами, каждый понимал, зачем он здесь, в этом тупике. Моисей не просил пощады, он понимал, что это бесполезно. Королёк тоже хранил молчание. Когда-то, пересекаясь по службе, они приветливо здоровались как добрые родственники, вспоминая, как отгуляли на свадьбе племянника Цехановского Фимы и племянницы Королька Галочки. Они неизменно интересовались один у другого, как дела у молодой пары, и вместе поздравляли друг друга с рождением у пары ребёнка, их общего родственника. Но в тот день всё происходило почти молча, за исключением положенной сверки, чтобы быть уверенным в том, что ни один враг советской власти не ушёл от справедливого наказания и не остался в живых. Сверка закончилась, и Моисей, хорошо знакомый с процедурой, медленно отвёл тяжёлый взгляд от Королька и пошёл по дощатому настилу, перепачканному кровью, туда, где ещё через четыре шага оборвётся его жизнь, туда, где по приказу начальства ещё не так давно он и сам не раз обрывал чужие жизни. Моисей хотел повернуться к Корольку лицом, но тот негромко попросил: «Не надо». И Моисей понял его, отменить приговор и как-то помочь ему Королёк был не в силах, а смотреть ему в глаза он не хотел. Моисей тяжело вздохнул и принял в себя две пули. Королёк постарался выстрелить так, чтобы он не мучался. За это его никто не мог наказать. Он не знал и не хотел знать, за что приговорили Моисея. Кто-то обмолвился, что он помог своему двоюродному брату, врагу народа, получить самый маленький пятилетний срок. Не дело помогать врагам, даже если они твои родственники. Но было причиной это или он просто попал под колесо Бериевских чисток, выполнявших план по расстрелу предыдущего чекистского поколения, Королёк так никогда и не узнал.

На следующий день после расставания, забежав попрощаться с родителями, с разбитыми сердцами из-за того, что не могут их взять с собой, Гута с Аськой шли к вокзалу; в какой-то момент они проходили небольшой пустырь, открывавший вид на реку и мост. Где-то на окраине уже грохотала канонада, но она помнила Юрины слова, что оставаться нельзя ни в коем случае, немцы убивают евреев. Поэтому для неё вопрос не стоял, ехать или нет, нужно было выбираться отсюда как можно раньше и самое главное – вытаскивать Аську. Внезапно Аська стала ей кричать, что она видит самолёты. Гута подняла голову и тоже увидела группу самолётов, стреляющих и скидывающих бомбы. Все звуки явственно доносились, и от этого делалось жутко. Потом появилась другая группа, поменьше, и они стали свидетелями настоящего воздушного боя, со стрельбой и сбитыми самолётами, один из которых разорвался в нескольких сотнях метров от них, повергнув их в ужас. А когда воздушный бой закончился, они увидели, как на мост въезжает поезд. У Гуты защемило в груди, ведь если б не вчерашняя бомбёжка, то это мог быть их поезд, и это они бы сейчас уезжали от этого ужаса. Поезд почти подъехал к середине моста, оставляя за собой густой чёрный дым, вылетавший из трубы паровоза, как вдруг они услышали страшный звук. Через долю секунды к нему присоединилась картинка, а глаза ослепила яркая вспышка. Передняя часть поезда взлетела в воздух, а потом всё вместе с конструкциями полетело вниз. Они видели, как отшвырнуло вверх самолёт, бомбивший поезд. А от звука взрыва даже у них заложило уши. Всё, больше торопиться им было некуда. Железнодорожный мост из Новооктябрьска был один, и он сейчас взлетел на воздух. На его месте сейчас были только несколько торчаших конструкций. А в воде плавали остатки горящих вагонов. Гута осела на землю, Аська плюхнулась рядом с ней, они обнялись и заплакали. Обе прекрасно понимали, что они остаются в этом городе, в котором вовсю идёт война. Всё, что они могли сделать – встать и идти назад, в свою комнату, пока кто-то не растащил уже казавшиеся им ненужными вещи.

Всё последующее было как во сне. Ещё два дня в городе шли бои, были слышны звуки мощных взрывов в тех местах, где находились предприятия, поговаривали даже, что взорвана плотина, но проверить было невозможно. Потом в город вошли немцы, а ещё через несколько дней евреев стали сгонять в школу, а тех, кто постарше, гнали прямиком за город, откуда они уже не возвращались.

А в тюрьме тишина не тишина. Непонятно ничего. Вроде и тихо, только раз во сколько-то времени пробежит кто-то, цокая по коридорам. Кто бежал, зачем? Ну вот, вроде бы стали со скрипом соседние камеры открываться. Скрип-то этот ни с чем не перепутать. Выстрелов не слышно. Может, и выпустят всех сейчас по домам? Кто ж его знает, кого больше бояться, своих или чужих? Ну вот и их камеры очередь подошла. Замерли арестанты, в руках обломки нар держат, а вдруг всё же гранату кинут. Но никто не стреляет, звуков разрывов тоже не слышно. Распахнулась дверь камеры, осторожно солдат в неё заглядывает, только форма чужая, серая, и каска на голове другой формы. Неужто драпанула Красная армия, неужто вся их шпионская и вредительская деятельность не напрасна? Стало быть, не зря их Сталин пересажал.

Заглянул солдат.

– Шпрехен зи дойч?

Нашёлся умник один.

– Йа, йа!

– Эйнзелн! Зум аусганг!

– По одному! На выход.

Потянулись арестанты, вещмешки с собой тянут, даст Бог и не вернёмся сюда. Повели по коридорам, по которым на допросы хаживали. Двери зарешёченные, что между блоками, все нараспашку. И камер двери, что по пути встречаются, тоже. Заглядывают в камеры на ходу арестанты. Где и нет никого, а где тела окровавленные по камере разбросаны. Видно у этих смогли дверь камеры открыть, да гранату закинуть, ну вот он и результат. Вывели во двор. Погода, оказывается, превосходная. Тепло-то как. Уж и забыли в своих сырых и вонючих камерах, как лето выглядит. Пожарный кран по ходу. Бросились было к нему самые отчаянные. Да только и новая власть шутить не намерена. Трое нетерпеливых уже никогда к крану не припадут. Выстроили заключённых. На возвышение поднялся капитан немецкий, рядом добровольный переводчик. Замерли все. Как бы не прозевать ничего из того, что скажут.

– С этого дня здесь установлен новый порядок. Красная армия бежала, советская власть жидо-большевиков низложена. Все подчиняются представителю немецкой армии капитану Хольцу.