Rain Leon - Чёрный молот. Красный серп. Книга 2

В это утро они, как и остальные, готовились присоединиться к колонне, но в их квартиру ворвались двое полицейских.

– Ба-атюшки! Кого я вижу! Ройтман! Ты ли это?

Лиза не понимала, почему этот молодой полицейский знает её фамилию, но ответила.

– Да. А откуда вы меня знаете?

– Да ты шо, Ройтман, не узнаёшь свою первую любовь? – полицейский заржал.

Лиза похолодела, теперь она узнала его. Перед ней стоял Мишка Грибанов, тот самый Мишка, который изнасиловал её после того, как её заставили выпить сначала за Октябрьскую революцию, потом за Сталина, а потом она уже не помнила за что. Она тут же ощутила на себе руки Клавки и Олёны, которые держали её ноги, не давая их сомкнуть, и боль, которую ей доставил сам Мишка. Она вспомнила его похотливую улыбку и подбадривающие возгласы девчонок и мальчишек. Он стоял здесь, перед ней, её единственный мужчина и отец её ребёнка. Он ничего не знал о ребёнке. Да и кто бы ему рассказал? Когда бабушка отправилась с жалобой в школу, директриса Майя Ильинична перевернула всё с ног на голову и, по её словам, получалось, что дочь врагов народа сбила с пути хорошего мальчика из рабочей семьи. Она сама специально пришла в квартиру к Мише, там напилась и начала приставать, все это видели. И если враги не уймутся, то она, Майя Ильинична, лично позаботится, чтобы и проститутка Лиза и её бабушка сводница, получили бы по заслугам от советской власти. Поняв, что добиться ничего не удастся, бабушка отвезла Лизу в Одессу, где она осталась у одесских бабушки и дедушки, там же и родив малышку.

– Ну что, Ройтман, узнала меня?

– Теперь узнала.

– Ну что, не желаешь ли повторить то, что мы с тобой делали?

– Нет, мне хватило одного раза.

В этот момент зашёл ещё один полицейский в незнакомой форме.

– Ну что, есть здесь дети?

– Да, есть.

– Ну давайте, тащите ребёнка в машину, а этих в колонну.

– Куда повезут детей? – всполошилась Лиза.

– Как куда? Кровь для раненых немцев сдавать.

– А потом?

– В расход, куда ж их потом. Кто ж с ними возиться будет?

– Я не отдам. – Лиза прижала к себе Сарочку, которая при виде незнакомых людей начала кукситься.

– Да кто ж тебя спрашивать будет?

– Пожалуйста, не забирайте моего ребёнка!

– Да тебе-то какая разница? Всё одно вас всех поубивают.

– Пожалуйста! Если нас всё равно поубивают, то я хочу умереть вместе со своим ребёнком! Пожалуйста, Миша, я сделаю всё что угодно.

Грибан призадумался. Акция будет продолжаться ещё два дня. Ничего страшного, если Лизу поведут со всеми чуть позже, зато он с друзьями сможет повеселиться. Грибан отозвал в сторону старшего и выдал ему свой план.

– Да делай с ней что хочешь. Мне дела нет. Но если немцы спросят, что к чему, меня не впутывай.

– Ладно, мы оставим тебя на два дня здесь. Но ты нам отработаешь за это. Тебе придётся быть с нами очень ласковой. А то я уже забыл, как ты умеешь раздвигать ноги.

– Вы оставите ребёнка со мной?

– Вот чума! Оставим твоего жидовского ребёнка! Но потом пойдёшь с ним подыхать в общей колонне. Здесь уже не отвертишься.

– Хорошо, я всё сделаю, дайте только обнять бабушку.

Лиза прильнула к бабушке и тотчас оттолкнула её.

– Всё! Уходи! Ну чего ты стоишь? Уйди! Мне и так тяжело! Прощай! И прости меня! Уходи, бабушка. Ну пожалуйста-а-а-а…

Последующие два дня Лиза провела как в тумане. Она не помнила сколько человек ею воспользовались. Она ощущала боль внизу живота, но не смела даже заикнуться об этом. Пока она терпела и ублажала, ей позволяли оставаться рядом с Сарочкой, а всё остальное не имело значения. Сарочка была спокойна, мама была рядом, она чувствовала её запах, иногда мама даже держала её за ручку, и тогда малышка забавно гукала, захлёбываясь от счастья, веселя тем самым насильников своей матери, первым из которых был её собственный отец. Полицаи сдержали слово, и через два дня она вошла в колонну вместе с ребёнком. Лиза была обессилена и еле держала Сарочку на руках, но, предвидя скорый конец, никому не давала её нести. Она заработала право умереть вместе со своим ребёнком слишком дорогой ценой.

Когда через несколько дней началась война, то Корольку было предписано эвакуировать документы и производить зачистки находящихся в тюрьме политических арестантов. Неделю он работал на износ. То они вывозили ящики с документами, то их в конце рабочего дня отправляли в тюрьму, где они меняли оглохших от выстрелов коллег в запачканных кровью мундирах. И они вставали на их место и продолжали зачистки. Королёк старался не запоминать лица расстрелянных им людей, но они всё равно приходили к нему по ночам и будили его в краткие минуты отдыха. Через неделю это был уже другой человек, он осунулся, лицо посерело, сердце билось в каком-то новом неприятном ритме, возбуждаемое крепчайшим чаем в течение дня и водкой в конце. Но выбора не было ни у кого. Те, кого предстояло расстрелять, тоже не могли ничего изменить, даже если бы они предложили подписать всё на свете. Сверху был спущен приказ, и он определял их судьбу. Многие шли на расстрел, догадываясь, куда их ведут. Наверное, они бы могли сопротивляться и причинять неудобства своим палачам, но тогда их бы дополнительно истязали перед смертью, а измученные многомесячными пытками люди уже ничего не хотели.

Только один раз Гута попросила Юру о помощи, не считая письма от мужа, она рассказала ему про Лёвчика, о том, что он в тюрьме. Королёк ознакомился с его делом. Нападение на сына ответственного работника НКВД, сколачивание антиправительственной группы для покушения на вождей и прочая ахинея, которой наполнялись такого рода дела. Он тоже должен был встать к стенке, заниматься эвакуацией заключённых никто не собирался. Всё, что Королёк мог сделать для него, отложить дела заключённых, сидящих с ним в одной камере, в конец стопки. Если им повезёт, то, может быть, они останутся живы, а если нет, то он уже ничего сделать не сможет. Но совсем отказывать Гуте он тоже не хотел, он не раз слышал от неё, что соседи ей очень помогают и присматривают за дочкой. Хорошо относясь к Гуте, Королёк хотел, чтобы ей жилось лучше. Он знал, точней был уверен, что Гута ни с кем, кроме него, не встречается. Это было правдой, Гута даже была влюблена в Королька, да и вокруг не было так много мужчин того же уровня, чтобы ей стоило играть в опасные игры.

Наступило время отъезда Королька из города. Для своей семьи он получил машину, а для Гуты и её дочери раздобыл пропуск на выезд. Он сильно рисковал, если бы кто-то узнал, что он добыл пропуск жене врага народа, то ему было бы несдобровать. Но он чувствовал себя обязанным ей за любовь и не хотел расстаться вот так, по-свински, сбежав и бросив её на произвол судьбы, к тому же ему было известно, что немцы творят с евреями. Отъезжая от своего дома вместе с женой и детьми, он велел шофёру проехать мимо склада, где Гута продолжала работать. Он выпрыгнул из машины и властно прошёл мимо вахтёра, взявшего под козырёк. Гута никогда не встречалась с Корольком нигде, кроме служебной квартиры, и была удивлена его визитом. Она шла за ним к выходу, а он по пути давал ей инструкции, как ей избежать ненужных вопросов и что и кому сказать, чтобы посадили на поезд, даже если не будет мест. Гута вышла за ним во двор, Корольку оставалось пройти через проходную, наступил последний момент прощания. Он взял лицо Гуты в свои руки, притянул к себе и несколько раз поцеловал в мокрые от слёз щёки и напоследок в губы. Обернувшись, он увидел, что его жена вышла из машины и стоит у ворот базы. Он понял, что она всё видела. Гута тоже почувствовала на себе её взгляд. Ей было неловко перед его женой, но это был не только её Юра, она тоже имела на него право. Несколько мгновений женщины смотрели друг на друга, но вот Королёк вышел из проходной и увлёк за собой жену, они пропали из вида. Гута осталась стоять, глотая слёзы. Теперь и здесь все знали её секрет, но это уже не имело значения. Она должна была бежать домой, собирать Аську и мчаться на вокзал. Но в этот день им не удалось попасть на вокзал, город впервые бомбили. Им пришлось прятаться в большом и мрачном подвале дома вместе с остальными жильцами. От разрывов бомб их немного присыпало и пришлось ждать, пока их откопают.