Вадим Курамшин - Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком!

Когда Федора, подталкивая в плечо, вели в уазик, один из гэбэшников пробубнил ему в спину, что на свободу «подельник экстремиста» вернется в лучшем случае лет через двадцать пять, и то если избежит расстрела. Вот тогда-то до Федора и дошло, в насколько серьезном деле он замешан. Все это он пересказывал на одном дыхании, причем настолько искренне, что у Димы не возникло и тени сомнения в том, что его оруженосец воспринял глупую шутку людей в сером всерьез. Верного товарища следовало успокоить.

– Федор, не кипятись! Между сторонами найден консенсус на высшем уровне. Нас решено обменять на иностранных резидентов. Так что расслабься, не переживай, и давай поскорее смоемся отсюда!

Недоумевающий Федор, так ничего и не поняв, засеменил за своим боссом. Кто эти стороны, что за консенсус, и зачем их с Димой на кого-то менять? Однако задавать глупые вопросы в момент судьбоносного решения сторон об обмене Федя не решился.

Монолог водителя продолжился и на улице. Максимов слушал его вполуха, обдумывая ситуацию. К реальности Диму вернул очередной эмоциональный вопль рассказчика в наиболее живописном месте повествования. Вспомнив выражение глаз Феди, когда тот, сидя в уазике, действительно полагал, что сейчас его повлекут в подвалы КГБ, где примутся выбивать признание в заговоре и откуда, «если, конечно, повезет», он вернется лет через двадцать пять, Дима вдруг засмеялся. Точнее сказать, разразился громким хохотом, чем окончательно добил своего «Санчо Пансу». Тот обескураженно замолчал и непонимающе уставился на виновника своих злоключений.

– Федор! Милый мой Федор! – патетически заговорил Максимов. – Все только начинается! Поверь мне, нас голыми руками не возьмешь. Нас ждет очень увлекательное путешествие, даже не сомневайся! Мы с тобой войдем в историю! Потомки будут помнить нас и с трепетом произносить наши имена. В школьных учебниках напечатают наши фото. Да-да и твое тоже! Фото скромного поселкового паренька, которому посчастливилось стать правой рукой самого́…

На этом месте Дима запнулся. Определение собственного места в истории, а проще говоря, того, кем будет этот «сам», требовало времени. Однако долго размышлять на эту тему не позволяли ни обстановка (крыльцо РОВД), ни атмосфера (было начало апреля, уже стемнело и похолодало). Взглянув на своего преданного помощника, застывшего с отвисшей челюстью, Максимов продолжил.

– Кстати, у тебя есть фотография, достойная для размещения в учебниках?

– Нет. Есть… – противоречиво ответил Федя.

– Все понятно. Где наш транспорт? – подытожил беседу Дима.

Когда оба уже сидели в машине, а прогретый движок распространял по салону приятное тепло, Дима снова заговорил.

– Итак, Федор, подведем итог. Старт дан мощный! Это же совсем другой коленкор! – Максимов чувствовал себя в ударе, несмотря на сильный голод. – Брестский мир подписан самим Николаем II. Согласен?

В присутствии Феди Дима любил сыпать умными словечками, значение которых часто и сам не понимал. Ведь чем больше он – гений, босс! – умничал, тем больше преданности читалось в глазах «оруженосца» и тем реже у того возникало желание заводить речь о зарплате. Честно говоря, на этой странной работе зарплаты у Феди – в обычном понимании – не имелось. Изредка он мог похвастаться перед домочадцами парой стодолларовых купюр, но подобное случалось нечасто. А сейчас так и вообще не до того: как можно было заикаться о столь низменных вещах, когда при подведении итогов несостоявшегося мероприятия выясняется, что Брестский мир подписан самим Николаем II? Спрашивать, что такое Брестский мир, понятное дело, тоже не стоило, хотя бы из соображений безопасности, – это могло оказаться государственной тайной.

Выразив полное согласие непонятно с чем, водитель предпочел выехать со стоянки без лишних комментариев.

– Итак, дорогой мой друг и соратник Федя, какой следующий шаг предпримет наша корпорация? – продолжал разглагольствовать Максимов. – Как поступит наш стачком, сформированный высоким синклитом представителей тружеников села?

При очередном потоке словесных излияний босса Федор снова счел за нужное промолчать. Он уже давно привык к такой манере общения, когда Максимов вроде как и задавал вопросы, но ответов на них не требовал. Да и отвечать представлялось делом неблагодарным. Попробуй догадайся, какой зигзаг выкинет в следующую минуту мозг Димы! Тот и сам не раз признавался, что порой даже предположить не может, куда поток сознания занесет его через час, а тем более через сутки или неделю.

Единственное, к чему Федор реально не мог привыкнуть, – слишком частой смене вывесок передвижной «конторы», состоявшей из них двоих. Порой ему казалось, что где-то там, в закулисье, существует и активно действует коллектив, руководимый его начальником, но в реальности их было всего двое.

Гордое название «Стачком представителей тружеников села» Федор воспринял как новую вывеску и подумал, что выглядит все это довольно странно. Еще неделю назад они разъезжали по области, требуя с тех же тружеников села вернуть долги птицефабрике. А теперь что?

Тогда Дима придумал интересный трюк. От прикормленного налогового полицая он узнал, что до сведения налоговиков доведено распоряжение правительства о содействии предприятиям, имеющим задолженность перед бюджетом, по взысканию долгов с дебиторов. Пока никто не успел понять, как следует толковать эту норму, Дима уже заключил соглашение с начальником областной налоговой полиции господином Эрфардом. Из текста соглашения следовало, что налоговая полиция Северо-Казахстанской области оказывает содействие по вынесению ограничений на право распоряжения имуществом предприятий, состоящих в должниках у птицефабрики. После чего, по словам самих руководителей хозяйств, «этот пацан Максимов» стал для них гораздо страшнее чеченцев. «Те хоть пугают сначала, что зеленкой обольют 12 12 Обливание зеленкой – форма давления, устрашения. , а этот вместе с налоговым полицаем сразу описывает и забирает имущество на сумму предъявленных претензий», – сетовали хозяйственники. Федя это слышал не раз.

А теперь вдруг шеф возглавляет стачком по защите тех же самых сельчан. В итоге его, Федора Барбича, сегодня задерживает КГБ и обещает в лучшем случае «четвертак» вместо расстрела. Потом их с Димой выпускают из застенков, пообещав обменять на каких-то резидентов

«Интересно, а если я сам пойду в КГБ с повинной, может, не станут менять? – думал Федя. – Может, снисхождение какое выйдет?»

Проблема состояла в том, что он не понимал, в чем должен признаваться, чтобы избежать обмена. Из тяжелых раздумий его вывел голос Димы: