Джабраил Алиев - Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф

И снизу крупными черными буквами было выведено:

« Поэты – имажинисты новой революционной России».

Оба усмехнулись, увидев афишу.

Мариенгоф стал громко говорить Гаркави:

– Гляди Миша вот этот плакат через два десятка лет, станет очень ценным раритетом. В самый раз будет в литературный музей поместить.

Гаркави засмеялся, и равнодушно кивнув головой, изрек:

– Это прекрасно. Надо будет афишу забрать домой и продать потом за сто тысяч рублей.

Когда аудитория наполнилась студентами, конферансье тихо сказал поэтам.

– Хотел бы попросить вас, чтобы программа была прежней. Надо предыдущий успех повторить. А кому из вас выходить первым решайте сами.

На этот раз первым вышел Есенин, и честно прочитал те же стихи, что читал и у медиков. И снова имел успех. Аудитория также громко рукоплескала.

А вот Мариенгофу не совсем повезло.

Сначала его хорошо приняли, но потом свист и гоготанье не позволяли имажинисту нормально читать стихи.

А когда он с большим пафосом продекламировал:

Твердь, твердь за вихры зыбим,

Святость хлещем свистящей нагайкой

И хилое тело Христа на дыбе

Вздыбливаем в Чрезвычайке…

То неумный хохот увеличился во много раз.

И он был вынужден уйти со сцены как говориться несолоно хлебавши.

Гаркави бросился утешать поэта:

– Не обращайте внимания. Такое случается. Вот у Сергея тоже такое могло случиться.

Есенин, перекидывая красивую черного цвета трость с руки на руку, как – будто согласился:

– Да, такое бывает иногда.

Однако Мариенгофа это мало утешило. Он презрительно отплевывался:

– Они решительно ничего не понимают в поэзии. Этим юристам лишь бы в кабинетах штаны просиживать, читая свои паршивые законы.

А Есенин строго обратился к Гаркави:

– Ладно, Михаил давайте деньги. Ехать уже пора.

Гаркави поморщился как от зубной боли и с не охотой вновь полез в карман своего модного коричневого френча.

Достал две большие пачки заранее приготовленных денег и протянул по очереди поэтам.

Когда Есенин и Мариенгоф, надев пальто, собрались к выходу, к ним неожиданно подошел парень в студенческом кителе со смешными не в меру большими ушами, и взволновано проговорил:

– Вы выступили замечательно. Всем очень понравилось.

– Так уж прямо и всем, – иронично усмехнулся Мариенгоф.

– Да, многим, – повторил студент.

– Ладно, – махнул рукой Есенин. Чего вы хотели?

Студент еще более взволнованно выдавил:

– Меня зовут Матвей Ройзман, я учусь на третьем курсе и тоже пишу стихи. Нельзя ли как – нибудь показать их вам? Или я мог бы сам прочитать.

– Печатались? – спросил Мариенгоф.

– Да, в журнале «Свободный час» два раза.

– Хорошо, – кивнул Есенин. Заходите в кафе «Домино» мы там будем завтра вот и посмотрим ваши стихи. Принесите самые лучшие.

Потом задумчиво глянув еще раз на студента, уточнил.

– Приходите лучше к 10 утра. Мы с Анатолием будем вдвоем. А то вечером народу полно, не дадут поговорить.

Уже на улице стирая перчаткой, мокрый снег с лица Мариенгоф недовольно бурчал:

– Эти юристы почему – то обязательно пишут стихи. И без них хватает поэтов. Не надо было приглашать этого Ройзмана. Какой ты Сережа добренький.

– Но ведь не только нам с тобой сочинять стихи, – усмехнулся Есенин. Кстати ты ведь и сам когда – то учился на юриста.

Мариенгоф небрежно махнул рукой:

– Это в прошлом. И хорошо, что не окончил.

Потом предложил:

– Слушай, пойдем в ресторан, а то я изрядно проголодался. Да и настроение надобно улучшить.

– Хорошая мысль – согласился Есенин. Может в наше «Домино».

– Нет, – мотнул головой Мариенгоф. Там плохой спирт подают. Поедем лучше на Арбат в какое- нибудь приличное заведение и выпьем бутылку хорошего бренди.

– Дороговато будет.

– Так ведь заработали.

Утро ворвалось в комнату внезапно и осветлило ее желтыми лучами раннего солнца.

И спустя некоторое время комната уже стала заливаться оранжево – кровавым отсветом.

Есенин, лежа на кровати и закинув руки за голову, обращается к Мариенгофу.

– Знаешь Толя, а я ведь работаю над книжкой о нашем имажинизме.

Он, слегка зевнув, стал, сверлить Анатолия своим цепким пронзительным взглядом.

– А я тоже Сережа, – обрадовано воскликнул Мариенгоф, попивая в это время дешевый суррогатный кофе и сидя на своей кровати прямо в исподнем.

– Назову свою статью «Буян – остров». Кажется очень хорошее название. Ты не находишь?

– Вроде ничего, – задумался Есенин, а я вот пока не решил, как называть. Хотя нет, думаю назвать «Ключи Марии».

– Почему так?

– Долго объяснять.

– А хочешь, вместе придумаем название.

– Не надо. Я сам себе голова.

В этот момент в двери тихо постучались. Это был Гусев – Оренбургский.

Писатель улыбнулся и немного смущенно спросил:

– Чаю не найдется. Сам не приметил, как закончился, а идти с утра в лавку лень.

– Найдется, – откликнулся Мариенгоф. Вчера только купил. Как раз хотел на кухню отнести. А может кофе? Правда, оно не очень хорошее.

– Нет, – сощурил и без того узкие глаза Гусев – Оренбургский. Я люблю чай.

Есенин откинул одеяло, несколько раз подпрыгнул, делая что- то вроде зарядки и сказал, обращаясь к пожилому литератору.

– Мы с Анатолием решили переехать жить на новое место. Как вы на это смотрите Сергей Иванович? Ведь могут отнять квартиру. Вам есть куда переселиться?

Гусев – Оренбургский улыбнулся в усы.

– Понимаю, Рукавишников всем уже порядком надоел. Не получилось у нас полноценной коммуны. Нет тут нормального жития. И правильно делаете. Тоже кстати уезжаю.

– Куда? – спросили с любопытством поэты.

– В Крым. Там у меня родственники живут.

– А там, какая власть? – спросил Мариенгоф.

– Не знаю, – искренне ответил писатель.

И тут же махнул рукой:

– А не все ли равно.

* * *

Наконец Есенин и Мариенгоф переехали в Богословский переулок.

И после этого оба напросились на прием к председателю Моссовета Льву Каменеву и все объяснили ему.

Каменев усмехнулся и сказал, что раз такое дело, то оставшегося в квартире Рукавишникова переселят в здание Пролеткульта.

– Там еще находится журналист Тимофеев, – подсказал Есенин.

– Место в общежитии найдется для всех, – констатировал Каменев.

Помолчал немного и, покачав головой, добавил:

– А ведь неплохой писатель этот Рукавишников. Я его роман « Проклятый род» читал, весьма занимательная вещь. – А вы читали?

– Нет, – замотали головами поэты.

– Но прочитаем, – уверил Каменева Мариенгоф.