Джабраил Алиев - Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф

– Вот и хорошо. Через три дня в газете «Советская страна» будет напечатан наш манифест. Необходимо будет тебе тоже ознакомиться с этим воззванием и подпись свою поставить.

На следующий день утром, в гости пожаловали поэты Шершеневич, Кусиков и Грузинов для конкретного обсуждения, наметившегося литературного направления.

Или как отметил Шершеневич: «весьма грандиозного литературного факта».

Собрались все поэты в большой комнате, где проживали Сергей и Анатолий.

И тут в самый разгар обсуждения на пороге вдруг появился Иван Рукавишников.

Был он как обычно подшофе, а с ним еще какие – то двое его «хороших приятелей», как он их представил.

Ивнев чуть – чуть выглянул, чтобы посмотреть, кто явился и тут же брезгливо поморщился:

– Ну, вот сейчас начнется.

– Что начнется? – не понял Шершеневич.

– Очередная пьяная вакханалия, – усмехнулся ехидно Рюрик, и тихо посмеялся в рукав своей новой длинной кофты.

– Не начнется, – твердо заявил Вадим. Сейчас не время шуметь, ведь мы заняты важным делом.

Он встал, решительно подошел к Рукавишникову и к его приятелям, и, сжав кулаки, угрожающе заявил:

– А ну выметайтесь, не видите что у нас важное заседание. Мы очень, нужный вопрос обсуждаем.

– Чего… о? – нагло скривил лицо в усмешке один из «приятелей» Рукавишникова.

Шершеневич внимательно оглядел его и выдохнул.

– Предупреждаю: я боксер, и поэтому мало вам не покажется.

Двое тут же покорно повернули на выход, кроме Рукавишникова.

– А ты чего рыжая борода? – вопросительно уставился на него Шершеневич.

Есенин и Мариенгоф дружно рассмеялись:

– Да он Вадим наш, тут в коммуне проживает.

– Да я свой, – пьяно икнул Рукавишников и грустным взором окинул крепкие кулаки Шершеневича.

– Тогда направляйтесь к себе в комнату и не мешайте, – приказал Вадим.

Рукавишникову приказ пришелся не совсем по душе.

– Не кричи мил человек, я тоже такой же поэт, как и вы.

– Согласен, – кивнул Шершеневич. Но сейчас вы едва держитесь на ногах. Так что идите отдыхать.

– А я, черт возьми, старше вас.

– Это не меняет дела, – жестко отрезал Шершеневич и решительно подтолкнул Ивана в сторону его комнаты.

Рукавишников, едва не споткнувшись, кое – как добрел до кровати, и тут же рухнув, буквально через пару минут громко захрапел.

После некоторого молчания Мариенгоф сказал:

– Ну что же продолжим наше обсуждение товарищи поэты. Надо утвердить окончательно манифест и давайте договоримся, что у будущего журнала не будет конкретного редактора.

– Как это не будет? – искренне удивился Грузинов.

– Будет редколлегия, – объяснил Мариенгоф.

– Правильно, – кивнул Есенин. Чтобы никто не на кого не обижался. Молодец Толя. Это очень удобно.

– А кто войдет в редколлегию? – поинтересовался поэт Кусиков, и его густые черные брови плотно сошлись у переносицы, образовав сплошную толстую линию.

– Все войдут, – твердо заявил Шершеневич. А еще мы откроем свое издательство.

– Да, – добавил Мариенгоф. И хорошо бы назвать это издательство между прочим «Имажинисты».

– Ну, если так, то предлагаю, начиная с этого дня собирать материал для нашего первого большого альманаха, который мы должны будем выпустить в конце этого года, – заявил Есенин.

– Почему в конце года? – округлили глазки Ивнев.

– Потому что с бумагой в типографиях плохо, – вздохнул Есенин.

– И поэтому нельзя исключать, что альманах может даже выйти в начале следующего года, – подытожил Шершеневич.

Наступила пауза.

Потом Шершеневич торжественно объявил:

– Теперь мы настоящая банда.

– То есть, – спросил Ивнев.

– Имеется в виду в литературном плане, – поспешил успокоить коллегу Мариенгоф.

– Вот именно, – засмеялся Шершеневич. И кстати в нашу группу еще войдут два художника: Борис Эрдман и Георгий Якулов.

Я с ними разговаривал месяц назад. Думаю, никто не будет возражать. Это хорошие, талантливые ребята. Хотя насчет Якулова пока сомневаюсь.

– А они тоже будут входить в редколлегию? – осведомился Грузинов.

– Конечно, – хлопнув по столу, сказал Есенин. Будем все произведения, готовящиеся к печати обсуждать коллективно. С этим думаю, вопрос у нас будет положительно решен.

Вдруг Мариенгоф встал, прошел на кухню, взял доску для нарезки хлеба и стал объяснять:

– Допустим это наша платформа. Так вот на этой платформе будут существовать три принципа. Первое – это быть честными перед людьми, второе – удивлять этих людей новыми образами и метафорами, а значит хорошими произведениями, и третье – заткнуть за пояс все остальные литературные группы.

Он внимательно взглянул на Ивнева, потом на Шершеневича и спросил их.

– Надеюсь, вы как бывшие футуристы не возражаете против такой концепции?

Шершеневич нервно рассмеялся:

– Слушай Толя брось дурачиться. Ты же сам подчеркнул, что мы с Рюриком бывшие футуристы. А значит, что было, то навсегда ушло.

– Да, да, – затряс усиленно головой Ивнев.

Да так сильно затряс, что казалось еще чуть – чуть и она упадет с его тонкой шеи.

– А еще было бы неплохо открыть свой книжный магазин, – предположил Есенин.

Он слегка тронул Мариенгофа за плечо.

– Мы с тобой Толя об этом беседовали.

– Да, – кивнул Мариенгоф. Надо будет побегать насчет этого вопроса.

В комнату, где собрались участники обсуждения, неожиданно заглянул Гусев – Оренбугский (до этого он в своей комнате попивал чай). Писатель спросил:

– Долго ли будете вы еще обсуждать ваш так называемый имажинизм?

– А что? – обернулся к нему Есенин.

– Вот именно, что вас собственно смущает уважаемый старейшина, – немного с иронией осведомился также Мариенгоф

Гусев – Оренбургский с удовольствием усмехнулся и медленно проговорил.

– Получил вчера гонорар за свой двухтомник. Хотел вот вас молодежь угостить чем – нибудь вкусным. А то пьете только ваш суррогатный кофе…

Договорить до конца писателю не дали. Радостный рев одобрения тут же широкой рекой разлился по комнате.

Громче всех улюлюкал Александр Кусиков, или как его все называли коротко: Сандро.

Но тут поднял руку Мариенгоф и очень серьезно заметил:

– Так мы же не завершили еще обсуждение…

Однако Кусиков не захотел его слушать и почти завопил: «Потом, потом…»

И пустился в пляс. Напевая про себя малопонятный горский мотив, попытался максимально достоверно изобразить танец лезгинку.

По национальности Сандро был армянином (настоящая фамилия Кусикян). Но иногда любил для чего – то рассказывать, что он черкес. Впрочем, никто так толком и не мог понять черкес он или армянин.

Еще недавно красный командир Кусиков специально уволился из армии, очень серьезно увлекшись литературой.