Джабраил Алиев - Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф

Также прихватили с собой несколько книжек под названием «Явь», чтобы раздать студентам.

В этом сборнике были собраны стихи почти всех имажинистов.

Встретил их, как и договаривались начинающий актер и конферансье Михаил Гаркави.

Это был стройный подтянутый юноша примерно 24 – лет с черными, свисающими почти до плеч волосами.

Хочется отметить, что Гаркави уже в 30 – годы порядком располнел и, к сожалению так сильно, что поэт сатирик Эмиль Кроткий не поленился сочинить про него такую эпиграмму:

«Что толст он это не беда.

Беда, что тонок не всегда» .

Был Гаркави слегка взволнован. Он всплеснул руками.

– Ждут уже студенты. Вы нынче модными стали товарищи имажинисты.

Есенину и Мариенгофу такие слова пришлись по душе.

Мариенгоф хлопнул Гаркави по спине и хвастливо воскликнул:

– Знаешь ли, парень, что мы в скором времени завоюем всю Россию. И быть может наш имажинизм, осчастливит даже весь народ своей неповторимостью и загадочностью.

Когда они за кулисами сняли пальто и шляпы Мариенгоф спросил Есенина:

– Кто первый?

Есенин небрежно махнул перчаткой:

– Кидай монету.

Мариенгоф кинул монету верх, и едва поймав, чуть взволновано заявил:

– Кажется мне…

– Валяй, – напутствовал Есенин.

– А может все – таки ты?

– Нет, тебе выпало.

Тут Гаркави растопырил обе руки, перед Есениным и Мариенгофом и важно заметил:

– Погодите ребята надо объявить вас.

– Объявляй, – бросил небрежно Мариенгоф и, подойдя к узкому пожелтевшему от времени зеркалу, привинченному к стене, стал поправлять галстук, а также аккуратно прилизанные лоснящиеся от бриолина волосы.

Через минуту забежал обратно за кулисы Гаркави и взволнованно выдохнул:

– Пора…

Мариенгоф отдернул с силой штору и вышел на сцену. Встретили новоявленного имажиниста отчаянными криками и рукоплесканиями.

Мариенгоф выставил левую ногу чуть вперед и стал с придыханием громко декламировать:

Завершил он стихотворение также громко, как и начал, и имел вдруг неожиданный успех.

В радостном волнении прочитал еще с два десятка опусов. Провожали поэта аплодисментами.

Мариенгоф был доволен. Прежде чем уйти, он низко поклонился, и помахал, улыбаясь рукой.

Пока готовился к выходу Есенин, конферансье забавлял студентов всякими небылицами.

Михаил Гаркави знал их немало.

Когда вышел Есенин, снова раздались крики, и гром рукоплесканий.

Он подошел к авансцене и не очень громко, но выразительно начал:

В том краю, где желтая крапива

И сухой плетень,

Приютились к вербам сиротливо

Избы деревень.

Там в полях, за синей гущей лога,

В зелени озер,

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор…

Аудитория притихла. И непривычная, пугающая мертвая тишина нависла над залом.

Взоры студентов были устремлены к невысокой фигуре поэта, который очень и очень грустно изливал душу:

Не успел Есенин завершить, как абсолютно все пространство зала потонуло в неистовых аплодисментах и громких криках: «Браво, браво…».

Многие повскакали с мест, подошли близко к авансцене и стали просить и подбадривать поэта:

– Давай еще…

– Прекрасно читаете…

– Какой молодец…

А за кулисами буквально плясал Гаркави, прихлопывая себя по коленкам.

– Вот это успех. Ну, просто чудо. Смотри, как околдовал он их…

Однако Мариенгоф не подпрыгивал и не улыбался.

Он был как – будто в тревожном напряжении.

Гаркави удивленно поинтересовался:

– Что с вами Анатолий?

Мариенгоф как – то странно дернулся и недовольно заявил:

– Со мной ничего. Я рад за Сережу. Но немного нервничаю, так как нам сегодня еще в другом месте выступать, а его буквально не отпускают.

Прошло почти два часа, а Есенина действительно не желали отпускать со сцены. И все же он завершил. Но завершил также грустно, как и начал:

Я хочу под гудок пастуший

Умереть для себя и для всех.

Колокольчики в звездные уши

Насыпает вечерний снег…

Студенты кидали шапки и картузы верх, улюлюкали, озорно свистели. И как мантру громко повторяли:

– Давай еще, еще…

Есенин немного смущенный, молча, улыбался.

Мариенгоф едва отодвинув штору, выглянул из – за кулис и прошипел:

– Серега завершай. Нам еще у юристов выступать.

Есенин, продолжая улыбаться, обратился к студентам:

– Уважаемые товарищи обещаю, что еще придем. А сейчас нам пора уходить.

В этот момент на сцену вышел Гаркави и, успокаивая студентов, громко бросил в зал:

– Товарищи имейте совесть. Поэты устали, а им еще надо в другом месте читать стихи.

Высокий студент со всклокоченными рыжими волосами, который вертелся у самой авансцены, воскликнул:

– Спасибо тебе поэт!

Есенин снова помахал рукой и удалился за кулисы.

Мариенгоф подошел к нему и с укоризной заметил:

– Серега ты немного задержал нашу программу. Забыл что ли? забыл да?

– Так ведь Толя раз молодежь просит, приходится читать. А то потом лечить будут плохо, – улыбался Есенин.

Гаркави весело рассмеялся. А Мариенгоф строго заметил:

– Ну и что с того, что просят. Не им решать, а организатору. Правда, ведь Миша? – обратился он к Гаркави.

– Да, это так, – гордо затряс большой головой конферансье и пояснил: – Идите к выходу, а я пойду, найду извозчика.

– А деньги когда? – спросил Есенин

– Так вам что сразу? я думал после второго выступления.

– Давай сразу, – потребовал Есенин. Хочу пива выпить.

– Пусть так, – согласился нехотя Гаркави и, отойдя в сторонку, быстро отсчитал деньги.

Однако транспорт сразу найти не удалось. Пришлось ждать почти полчаса.

Но вот он забежал с красными щеками от холода и радостно воскликнул:

– Ребята нашел карету. Быстрее загружаемся. Надо успеть к пяти часам.

* * *

Студенты юридического факультета также восторженно встретили поэтов.

Прямо на входной двери Академии красовалась афиша из серой дешевой бумаги с головами Есенина и Мариенгофа в шикарных цилиндрах.