Петр Овчинников - Сапоговские рулады

Приём веду принципиально,

Изъяны быстро нахожу

На возраженья отвечаю-

Коль не согласны- ухожу!

Забив бутылками ячейки,

Раздав все деньги до копейки,

Исполнив долг перед народом,

Иду домой- баланс свожу.

Вот и покончено с цифирью.

Смотрю на «вечное» перо

И философские раздумья

Ложатся рябью на чело.

В земной юдоли, что имеем?

Зачем Господь нас породил?

Пол жизни в армии тупеем,

Остаток головнёй чадим.

А так хотелось разгореться,

Хотелось в полный голос спеть,

Увы, судьба заставила матроса

Пустою тарою греметь

Одна отрада- здесь собраться,

Забыть суетные дела,

Раздумий грузом обменяться,

С Какашиным попить вина!

Наливай, Севастьяныч, дружище! – растроганный Родион набулькал водки, которую, чокнувшись, синхронно выпили. Действительность не баловала яркими впечатлениями, а потому вирши Сидоркина воспринимались, как белое пятно на чёрной собаке. Пойти в нашем захолустье никуда не хотелось, да и некуда, один способ отвлечься от прозы жизни- собраться на кухне и всласть поговорить. Это развлечение на Руси приобрело национальный характер. Закусили, чем Бог послал: окорочком, селёдочкой, колбаской. Картошку сварил хозяин, грибы солёненькие здесь всегда водились- не изысканная трапеза, но вполне на уровне. Работа в торговле позволяла экспромтом соорудить стол без хлопот. К своему хобби автор относился снисходительно, сочинял исключительно для узкого круга друзей, а они с благодарностью внимали и поднимали тосты в честь сочинителя. Обсуждения протекали в товарищеской атмосфере, все радовались возможности побеседовать на тему, далёкую от повседневных забот и тягот. Но действительность упрямо не отпускала и разговоры не заметно сворачивали в русло «текущего момента». – Молодец, Алексей, живописал технологию приёмки бутылок, а доставку грузов сможешь? – Попробую, Шура, – и «капвторанг» удалился в комнату- творить.

– Помню первый раз поехал за субпродуктами, – экспедитор наполнил свою рюмку и под впечатлением воспоминаний, с обречённостью запрокинул белобрысую голову и одним махом проглотил водку. – О субпродуктах никакого понятия, никого не знаю. Смотрю загружают, по моему разумению, что-то не съедобное. Это что? – Спрашиваю – Субпродукты! – Припёр я их полную фуру, а ваша предшественница, Сергей Ильич, казалась интеллигентной, обозвала меня мудаком в погонах.– А чего ты привёз? – Полюбопытствовал Какашин. Шмелёв, под влиянием выпитого оскорбил тихого, обходительного хозяина нашей пирушки. – Этому грузу можно дать твою фамилию, хотя, – нашёл силы исправиться Шура, – насколько она соответствует ему, настолько ты не соответствуешь ей. А привёз я хвосты и уши. Что у нас за народ! Так и норовит объегорить- Вот и Алексей, – я прервал причитания экспедитора. Сидоркин, глядя в листочек, прочёл с выражением:

Народ стоит, кошель сжимая,

Взгляд вперив в тёмный горизонт

Старушка внучку охраняя,

Над бантиком раскрыла зонт

Но вот со стороны столицы,

Плюя на адскую грозу

Быстрее самой быстрой птицы

Везёт, кормилец колбасу.

Пусть нет уже сейчас заслонов

И белых нет и нет зелёных,

Но верьте мне каких препонов

Пришлось преодолеть ему!

Солдата скромного труда

Не всяк поймёт во всём масштабе,

Но за съедобные дела

Господь узрит его в параде!

Не понимает, что творит,

Но в этом святость и сидит!

Напоминает он Христа

С его хлебами у креста.

Компания оживилась. Я предложил выпить за славные дела добытчиков еды и посожелел о невозможности введения всенародного выходного дня экспедитора. – Было бы справедливо, – возразил Шмелёв. —Шура тебя, как доменную печь нельзя останавливать, подвоз пищи процесс непрерывный, его прервать может только гибель героя. – Не издевайтесь, поднимем бокалы за милейшего Родиона, он больше всех заслуживает внимания. Люблю тебя, Севастьяныч, будь здоров, дорогой! -Мы с Сидоркиным присоединись к экспедитору. Передумав обижаться, осушил и Какашин.

Раскрасневшийся мастер охлаждения продуктов, обычно молчаливо внимавший собеседникам, вдруг подал голос. – Я иногда задумываюсь- почему люди такие варвары? Животные умнее! – Извини, – вклинился Шмелёв, – зверьё по сравнению с хомо выглядит джентльменом. Я слыхал о горных баранах, которые в битве за овцу дерутся по правилам. Представляете? Один баран становится на краю обрыва, другой со всей дури врезается ему в башку. И так по очереди. Заметьте, стоящий на краю не отскакивает в сторону, что сделал бы сапиенс. И добавил- после вас, баран! – Александр, займись закуской, дай договорить Родиону, – поэтическая натура моряка противилась беспардонным, правда, не лишенным истины взглядам прямолинейного экспедитора. Какашин, прожевал грибок и продолжал, – мне думается- человек особый продукт природы или чего-то другого, а чего- сам не понимаю. Дело в том, что он не вписываемся в её организм. Значит мы тут инородцы. Или паразиты? Пришельцы с другой планеты, которых высадили, как преступников, на необитаемую в те времена Землю? – Какашин с непривычки подолгу находиться в центре внимания покрылся росинками пота и мне стало его жалко. Родион вытер влажный лоб цветастой тряпкой, заменившей ему платок.

Может на самом деле, Землю приспособили под космическую тюрьму, а мы преступники, осуждённые на разные сроки заключения? Смерть и есть освобождение? – Я решил подлить масла в огонь полемики. – Если про острог верно, мы сидим в особо режимном, согласился Шура. – Наши фантазии в незнании и попытке хоть как-то объяснить неведомое, -посерьёзневший Сидоркин потёр чело, подёрнутое философской рябью. Мы, участники существующей системы, ограничены её правилами и живём по её законам, оставаясь индивидуалистами. Государства возникают и исчезают. Законное при царе Горохе карается смертью при политбюро. Любая система обречена и палачом становится её мятущийся представитель. Человек одинок. Где желанная гармония между личностью и обществом- не известно. Люди противоречивы. Не могут друг без друга, но и в толпе тошно. Парадокс- в обществе жить не нравится, а без него скучно! Представь, Родион, – все почему-то обращались к давно замолчавшему Какашину, – Земля вдруг обезлюдела. Всё твоё! И променяешь ты это, Родион, на одного представителя рода человеческого, желательно противоположного пола. —И начнёт канитель сначала. Адам, Родион- какая разница. Будут все Какашины! – встрял ядовитый Шура. – Погоди, – отмахнулся Сидоркин, – когда люди преодолеют конфликт между я и мы никому не ведомо. Удивительное в самом человеке. В его стремлении к свободе и, заметь, Севастьяныч, в рамках, именно в рамках общества, что само по себе парадоксально. Противостояние бесконечное- собственная баба стремится взнуздать, чего уж говорить о других. —