М. Агеев - Откровенные повести о жизни, суете, романах и даже мыслях журналиста-международника

Макарали оказался даже и не поселком – хуторком из полудюжины дощатых хижин, крытых прелым пальмовым листом. Когда Петя добрался туда, еще не стемнело, но солнце уже скрылось в горах, и оттого всё вокруг было синим и черным. Промокший лес на склонах, горные впадины, неверная, нечёткая тень хижин… Крестьяне в белых рубахах и выгоревших бейсбольных шапках сидели на лавочке у такого же, как и хижины, дощатого магазинчика – потрепанный полиэтиленовый флажок «7 Up» бился под стрехой на ветру. Белое полотно крестьянских рубах фосфоресцировало в быстро опускавшейся на Макарали ночи.

Петю проводили в штаб батальона, располагавшийся ниже по склону за хутором. Неровная линия траншеи скрывалась в кромешной черноте банановой рощи. Траншея была неглубокой и неряшливой, да и сам блиндаж, куда он вошел, напоминал, скорее, шалаш – сквозь тонкоствольный бамбук перекрытий залетала вовнутрь невесомая платиновая пыль разлившегося вдруг по горам лунного света.

На колченогом столе, сбитом из тех же бамбуковых стволов, что и перекрытия, едва чадил тряпичный, пропитанный маслом фитиль, торчавший из щербатой глиняной плошки. Рваные тени плясали и прыгали по земляным стенам. У стола сидели трое, и кто-то четвёртый тёмной кучей лежал в дальнем углу – оттуда доносился тяжёлый, всхлипывающий храп. Пахло сыростью, прелью и горячей едой. Рисом.

Петя вспомнил, что не ел с утра. С завтрака, который проглотил впопыхах прежде, чем отправиться в военный госпиталь к Патрику, а потом на поиски капитана Санчеса. Завтрак он готовил себе сам, обедать и ужинать ходил в заведения по соседству. В Рагуа Петя жил, по-преимуществу, один. Жена и дети приезжали к нему только на два месяца. Не приезжали бы вообще, но, по «Правилам проживания совзагранработников в долгосрочных командировках», семья должна находиться в стране пребывания вместе со своим главой не менее двух месяцев в год. Считалось, что именно этих двух месяцев достаточно для сохранения семейных уз. Кто-то подсчитал. Всё остальное время жене и, особенно, детям в Рагуа делать было нечего: ни садика, ни школы, да и выйти из дома особенно некуда. Деньги, полученные от ООН на восстановление столицы после землетрясения, «сукин сын» потратил на собственные нужды. Поэтому город состоял, в основном, из заросших бурьяном пустырей, на которых паслись ослы и себу, руин, где в изобилии обитали змеи и прочая гадость, да уцелевших богатых особняков за высокими заборами. Плюс жара… Жить там и взрослым было трудно, а детям – так и вовсе невыносимо…

– Есть будешь, компаньеро? – Маленький боец с копной волос протянул Пете пластиковую тарелку с «гальо пинто» – вареным рисом, перемешанным с черной фасолью, – и парой жареных бананов. Потом – кофе тоже в пластиковом стакане. Двое других за столом – рослый парень в военном кепи и коротко стриженая девушка – сосредоточенно поглощали ужин, не отвлекаясь на гостя.

При неверном свете коптилки Петя не мог толком рассмотреть их лиц – сплошные чёрные пятна на месте глаз, скул, между носом и подбородком. Но он и не собирался начинать знакомство сегодня. Сейчас хотелось есть и спать – день выдался суетным, напряженным, изматывающим. Прощание с французом, нервотрепка с капитаном, лихорадочные сборы, дорога и особенно последние четыре километра пешком по горной тропе, извилистой, узкой и крутой… Сейчас он не знал, о чём их спрашивать, мозги не ворочались… Самое трудное изобретать вопросы, когда заранее знаешь, что напишешь в качестве ответов. Нет, всё завтра… Завтра…

Маленький боец оказался командиром батальона и тёзкой, звали его Педро Руис. Пока ужинали, поговорили. Так просто, чтобы не молчать. Педро тоже не был расположен к беседам; вот проснется político, на все вопросы разом и ответит. Он уже давно спит, с обеда. Просил разбудить, во вторую роту ему нужно. Проснется и расскажет, что надо. Петя и не сомневался: «политико» – это комиссар. Конечно, он расскажет, что надо. А чего не надо, скорее всего, не расскажет. Оно и славно! Зачем Пете лишние проблемы? Что ему потом делать с этой их сермяжной? В репортаж, ведь, её не вставишь. А и вставишь, – всё равно, вымарают, да еще по ж… настучат так, что сесть не сможешь.

Комбат, похоже, подслушал Петины мысли – тут же принялся выкладывать батальонные тайны:

– Там, во второй роте, днём забузили, – сказал он полушёпотом, оглядываясь на тёмный угол, где храпел «политико». Наверное, боялся разбудить до срока… Или, вообще, боялся… – Два взвода снялись с позиции и хотели уйти в Стели. Погулять там, пива попить… Ты не думай, компаньеро, они бы вернулись. Погуляли бы слегка, и вернулись… Эдвард, «политико», их остановил, возвратил на позиции… но они тогда возбуждённые были, нервные… разговора у них с «политико» тогда не получилось, он теперь вот разбираться пойдёт…

Молчаливая парочка, здоровяк в кепи и девушка, отужинав, всё так же, не проронив ни слова, вышли из блиндажа.

Петю вовсе не занимала буза во второй роте. Зато девушка, когда встала, обнаружила отличную фигуру, классические формы гитары. И прошла она несколько шагов до выхода из блиндажа как надо. Хоть, и нагнув голову, хоть и в темноте. Главное Петя успел рассмотреть в лунном свете. Вообще, рагуанки могли быть какими угодно на лицо – красивыми, страшными и не очень, – но ходили они все поголовно так, что мертвые вставали свистнуть им вслед. Ноги, бедра, таз, плечи, грудь, – все это двигалось и колебалось у них плавно, округло и именно в тех амплитудах, которые придают женской походке совершенно необоримую сексапильность. Раскрепостившись, благодаря революции, девушки носили теперь облегающие джинсы и не менее облегающие военные штаны. А поскольку революция меньше всего заботилась о снабжении своих последовательниц нижним бельем, они, как правило, не пользовались трусиками и лифчиками, что запускало сексуальность их походки на какие-то космические высоты. Нигде в Латинской Америке девушки не ходят призывнее рагуанок.

– Медсестра ваша? – Небрежно поинтересовался Петя, пока тени медленно уплывали по траншее.

– Да нет, начальник разведки. Она не так давно от «контрас» вернулась. На той стороне работала, а потом её к нам. На отдых, наверное… Мы тут уж два месяца почти сидим, и ни одного боя или там перестрелки… Тишина… Думаю, ребята во второй роте от безделья взбесились…

Комбат говорил быстро и не очень внятно.

– А здоровяк этот? Муж её?

– Заместитель…

На мгновение задумавшись, комбат уточнил, по какой именно линии исполнял обязанности заместителя здоровяк. А то мало ли…

– Ну, по разведке заместитель. А муж у неё в столице большой человек… Очень большой…

«Интересная девчонка! – Подумал Петя. – Муж, не муж, а завтра надо будет заняться». «Заняться» означало и надежду на некую романтику – здесь, в Рагуа, Петя чувствовал себя неотразимым; и многообещающую тему, которая, чем чёрт не шутит, в будущем могла бы вылиться даже и в книгу. Настоящая шпионка, рагуанская Мата Хари! Роскошный репортаж выйдет! А потом большой очерк для «Вокруг света» сделать, а там уж и книжку запулить! Только девулька, наверняка, закрыта. Ничего, через МВД добьюсь разрешения, как-нибудь там… Под другим именем можно подать, биографию слегка подправить… Оказалась бы она ещё и на лицо не уродиной, цены б ей не было!