Людмила Ляховская - По грибы. Рассказы

Вот такая «свадебная» толпа и появилась около нашего дома, когда мы сидели на ступеньках и любовались пейзажем. Среди собак оказался соседский Гай – дворняга черно-рыжего, как у овчарки, окраса с обвисшими ушами. Гай был добрым псом, он любил нашего Мишку и при встрече обязательно подбегал «поздороваться» с ним. И в этот раз, завидев Мишу, Гай по инерции отделился от своей компании и затрусил в нашу сторону. Напрасно он это сделал! Он и сам это понял, когда был уже рядом. В тот момент, как и все остальные собаки, он был сильно возбужден и мог думать только о свадьбе – ему было не до Миши. Гай притормозил и уже хотел развернуться, но Мишка успел дотянуться до его головы, чтобы погладить. Гай увернулся от нежеланной ласки и раздражённо тяпнул его за руку. Укусил не очень сильно, не до крови, но Мишка расплакался от неожиданности и обиды. А Гай опрометью бросился прочь.

Прошла неделя. И снова с крыльца видим – бежит Гай в нашу сторону, теперь уже один, но бежит как-то неуверенно, с запинками: то притормаживает и нюхает что-то под ногами, то куда-то сворачивает, – а сам, однако, в нашу сторону посматривает и этими уловками встречу только оттягивает. А когда наконец приблизился, то и совсем сбавил шагу: хвост виновато поджал, голову опустил, в глаза не смотрит. Остановился рядом, постоял немножко в замешательстве и вдруг, зажмурив глаза (ах, была не была!), уткнулся носом в Мишкины коленки. Мы ахнули: Гай пришел просить прощения! Целую неделю, бегая без сна и еды с собачьей сворой, он, оказывается, помнил свою вину, мучился, что обидел маленького человека, с которым всегда дружил. Мишка, теперь уже опасливо, протянул руку и дотронулся до его головы, – какое же счастье сразу вспыхнуло на собачьей морде: его простили! Глаза у него заблестели, хвост радостно завилял; видно было – тяжелый камень упал с его души! Пританцовывая, он стал лизать Мишку в лицо, в макушку, в руки! Мне даже показалось, что когда эта долгожданная процедура закончилась, Гай облегченно вздохнул. А потом он развернулся и весело побежал в сторону своего дома – наконец-то обедать и спать…

Помню я себя с годовалого возраста, а то и раньше. Одно из первых воспоминаний младенчества: я стою в кроватке в затемнённой комнате и держусь ручками за перильца; видимо, только что проснулась и встала на ноги. Тихо, никого рядом нет. Через открытую дверь вижу светлую соседнюю комнату: голубые обои с мелкими букетиками, высокий комод с витыми столбиками, обеденный стол. Жду, когда появится мама, а её всё нет и нет. Говорить я ещё не умею, но вполне понимаю, что к чему. Не дождавшись, начинаю громко плакать, и мама прибегает откуда-то из глубины квартиры.

Помню, как меня моют в корыте, стоящем на табуретках рядом с раскалённой круглой печкой. Печка облицована гофрированным металлом и покрашена серебрянкой. В открытой топке пылают дрова. Я шлёпаю по воде ладошками – брызги летят во все стороны! Мама для порядка ворчит и старается поскорее закончить дело.

Говорить я, со слов мамы, начала в полтора года. Хорошо помню свои впечатления об этом событии: идём мы с ней по нашей улице и о чём-то разговариваем, и я, держась за мамину руку, гордо думаю про себя: «Как же хорошо, что я теперь сама могу сказать всё что хочу!

Уже позже меня стал мучить вопрос: а кто это думает внутри меня? И что такое «думать»? Я щупала своё тело, голову – и никак не могла понять, как появляются мои мысли, откуда? Казалось, что мысли живут в теле самостоятельно и каким-то образом управляют мною. Я двигала руками-ногами, издавала разные звуки, даже рычала, вслушиваясь: кто же внутри командует моими действиями?! Я пыталась перестать думать – но ничего не получалось. В результате изнурительных и упорных попыток я, как мне показалось, всё-таки нащупала место в груди, у шеи, где, вроде бы, находится что-то обособленное и руководит мной, – но внятного ответа я, конечно же, не получила. Пришлось с этим смириться, а вопросы и до сих пор остались.

Помню зиму. Меня везут на санках, я лежу животом на мягкой подушке лицом вперёд. Мне доставляет удовольствие слушать, как шуршат подо мной полозья, хрустит снег у мамы под ногами, наблюдать, как при каждом шаге от её подошвы отваливается спрессованная снежная лепёшка, – мне почему-то очень нравятся эти лепёшки! По бокам от меня громоздятся большие чистые сугробы. Если же задрать голову, то видно, как на высоких городских крышах курятся белыми завитками печные трубы, разбавляя морозный воздух уютным запахом дровяного дыма.

Но ни с чем не сравнить мои воспоминания о летней жизни в деревне у бабушки с дедушкой.

К нашему дому, стоявшему на краю деревни, примыкал луг, на котором мы, будучи маленькими детьми, проводили весь свой день, а мама, занимаясь своими делами, следила за нами из открытого окошка. Мы ползали в траве, купаясь в духмяном настое цветущего разнотравья (как-то, через много лет, этот несравненный запах приснился мне, словно въявь, и я проснулась в слезах). Жужжали пчёлы, на разные голоса стрекотали кузнечики, порхали бабочки, по длинным травинкам ползали диковинные жуки, за которыми я с большим интересом наблюдала вблизи, лёжа на тёплой земле. Однажды, когда я захотела потрогать пчелу, она больно ужалила меня, оставив в моей руке острое чёрное жало. Я заплакала, побежала к маме, и та вытащила его, подула, поцеловала «бобо», успокоила.

А помню, как на тропинке среди высокой травы я впервые нос к носу столкнулась с собакой – она показалась мне огромным лохматым чудовищем, и я зашлась плачем от ужаса. А собачонка-то, как мне потом рассказывали, была размером с болонку.

В трёхлетнем возрасте я устроила себе первое маленькое приключение.

***

Позади деревенских домов, на склоне противоположного косогора, раскинулось широкое ржаное поле; с нашего холма было видно, как ветер неустанно гоняет по нему и мотает во все стороны серебристо-зелёные волны молодых колосьев. Быстрые облака часто бросали на рожь обширную тень – её незамедлительно сменяла полоса ослепительного солнечного света, которая гнала эту тень к горизонту. Тут же набегала новая тень – и снова солнечный свет как метлой гнал её прочь. Я, как маленький суслик, столбиком стояла на нашем холме и заворожённо смотрела вдаль на эту живую игру в догонялки. Размашистые и упругие волны ржи манили к себе, казалось, что на них можно лечь, и они понесут тебя по полю вместе с бегущим солнечным светом. Мне захотелось рассмотреть эти волны вблизи, и я стала потихоньку спускаться с нашего косогора. Иногда я всё-таки оглядывалась и видела на фоне слепящего солнца почти чёрный силуэт нашего дома, который сначала казался громадой, но, чем дальше я уходила, становился всё меньше и меньше, как и другие деревенские дома левее.