Людмила Ляховская - По грибы. Рассказы

Удовлетворив своё неуёмное любопытство, мы вприпрыжку направлялись вниз под горку, к старому деревенскому пруду, выкопанному в далёкие времена для водопоя скотины. Пруд продолжал исправно выполнять своё назначение, несмотря на то, что изрядно зарос осокой, стрелолистом и другой водяной «хряпой». Располагался он в кочковатой, истоптанной коровами низине, не имел крепких бережков и кишел пиявками, что делало посещение пруда для нас щекочущим нервы приключением. Выбрав подходящее место на бережку, мы вставали на коленки и с замиранием начинали разглядывать кипящую над илистым дном прудовую жизнь. В воде егозило или размеренно передвигалось множество разнокалиберных обитателей: и водяные клопы, и микроскопические ало-красные клещики, и мельтешащие во множестве личинки комаров, и стайки хвостатых головастиков, и медленные прудовые улитки с раковинами-катушками, прилипшие к стеблям. А по поверхности воды наперегонки скользили на своих салазках шустрые водомерки, вызывая у нас восторженную зависть. Над прудом барражировали разнообразные стрекозы, среди которых особенно выделялись небольшие стрекозки с ярко-синими крыльями. Но главными обитателями пруда были лягушки и пиявки. Лягушек мы давно не боялись, даже ловили их руками. В воде они сидели, выставив наружу свои выпуклые глаза-перископы, а при малейшей опасности – с шумом ныряли вглубь и расплывались в разные стороны, руля задними длиннопалыми лапками.

А вот чёрные пиявки – это отдельная история! Мы трепетали от одного их вида, но любопытство перевешивало, и, с напряжением зависнув над водой, подолгу наблюдали за ними. Пиявки волнообразно струились в воде, сжимая и распуская длинные тела, а потом вдруг могли присосаться к какой-нибудь травине и съёжиться в толстую бесформенную кучку. Руку в воду опускать не хотелось, а о купании не могло быть и речи. Насытившись впечатлениями, да и время подходило, мы бежали домой обедать.

***

Лето часто выдавалось жарким, а поблизости от нас не было даже подходящей лужи, чтобы искупаться. Ходили мы за четыре километра, на Волгу, и, конечно же, нечасто – это был почти настоящий поход на целый день. К нам присоединялись и деревенские ребятишки, – в результате собиралась целая толпа. Мама и тётя Катя собирали провизию: пирожки, крутые яйца, свежие огурчики, конфетки, бутылки с молоком; укладывали в сумки полотенца и подстилки; надевали лёгкие сарафаны.

Выбирая самый короткий путь, мы выходили на задворки деревни и напрямую, через ржаное поле, шли к лесу. По лесной дороге, поросшей нетоптаной муравой, добирались до накатанного просёлка, ведущего в село Семёновское.

Село было привольно разбросано над Волгой; в центре его возвышалась старинная белёная церквушка с остроконечной колокольней и погостом за ржавой оградой, заросшей сиренью. На этом погосте, под старыми полузабытыми крестами, лежало не одно поколение наших предков. Церквушка давно не действовала по назначению: в ней хранили зерно, и на дверях висел амбарный замок.

Предвкушая близкую цель, мы припускали вприпрыжку вдоль села, распугивая деревенских кур, отрешённо купающихся в горячей дорожной пыли. От неожиданности куры шумно взлетали из своих пылевых ванн и с истеричным кудахтаньем разбегались в разные стороны, сверкая жёлтыми пятками. Редкие бабушки, сидящие на лавочках у своих домов, тоже, кажется, пугались незнакомой галдящей толпы. А кто-то с любопытством разглядывал нас из распахнутых окошек сквозь пышно цветущую герань и простенькие тюлевые занавески.

Сразу за селом мы окунались в тихую небесную синеву волжских просторов. Белая дорога катилась вниз меж колхозных полей к заливным лугам, к реке. Сняв обувку, мы барабанили босыми пятками по горячей, утрамбованной до каменной крепости, колее.

Буйно цветущее разнотравье пойменного луга гудело пчёлами и шмелями – мёд можно было черпать из воздуха. Преодолев эти перегревшиеся духмяные заросли, мы наконец выходили к реке. Берег был высоким и обрывистым; на его крутом склоне, во множестве глубоких норок, гнездились ласточки-береговушки, которые, не обращая на нас никакого внимания, стремительно сновали туда-сюда, ловя на лету мошкару и таская свою добычу прожорливым птенцам, верещавшим в своих пещерках.

Постояв над обрывом и с удовольствием полюбовавшись величавым течением Волги, мама с тётей Катей начинали располагаться на траве. А мы, дети, найдя проторенные спуски, кубарем скатывались с крутизны на узкий песчаный пляж.

По широкой синей реке, бликуя на солнце, катилась бесконечная череда невысоких волн, мерно шлёпая у размытой кромки берега. В песке валялись вороха отживших своё раковин-жемчужниц, отколотые зеленовато-бурые створки раковин светились изнутри нежным перламутром. Замечательно пахло речной водой, подопревшими, выброшенными на берег, водорослями, мокрой глиной.

Мы с визгом носились по мелкой воде, боясь попервости окунуться целиком. Но уж когда забирались в воду, то купались до лязга зубов! Многие из нас не умели держаться на воде и пользовались для этой цели неизвестно кем и когда придуманным приспособлением – обычной бельевой наволочкой: уцепившись за открытые края мокрой наволочки, надо было размахнуться ею и, захватив внутрь как можно больше воздуха, шлёпнуть открытым зевом по воде, – получался большой квадратный пузырь. Щель наволочки быстро стягивалась под водой в пучок и закручивалась для герметичности. Плыли, зажав пузырь в одной руке, другой – гребли по-собачьи, вовсю молотя по воде ногами, – было очень весело! Мокрый пузырь хорошо держал плывущего на поверхности, но надолго его не хватало, и операцию приходилось часто повторять.

Мама с тёткой, разомлев на солнцепёке, тоже наконец-то решались освежиться. Будучи женщинами не худенькими, они по-тюленьи, кряхтя и сверкая нижним розовым бельём, сползали по сыпучим ступенькам вниз, к воде. Мама плавать не умела и страшно боялась глубины. Зайдя в реку по пояс, – дальше её было не сдвинуть, – она с напряжённым лицом осторожно приседала и, попыхивая, начинала орошать свои подпаленные плечи и спину прохладной водой. А мы как чертенята с визгом прыгали вокруг и хлопали в неё брызгами, – она по-настоящему сердилась и шугала нас! Тётка же была посмелее и, худо-бедно, плавала по-собачьи. В воду она сразу заходила по грудь и, с уханьем окунувшись, ложилась «на курс». Плавала она беззвучно, смешно гребя перед собой руками. Её красная, зажаренная на солнце спина выступала над водой, и мы, озорничая, пытались забраться на неё, чтобы покататься на «плотике». Притопленная тётка отплёвывалась водой и незлобиво отпихивалась от нас.

Накупавшись до посинения, мы, дрожа, вылезали на крутой берег, сильно обвалявшись по дороге в песке. Но на горячем солнце быстро обсыхали, отряхивались и с удовольствием принимались уминать пирожки и хрустеть сочными огурцами.