Людмила Ляховская - По грибы. Рассказы

Хорошо помню, какая высокая, выше моего роста, была трава, через которую я пробиралась к своей цели, – приходилось разводить её руками. В глазах рябило от золотых лакированных цветочков куриной слепоты, которые тыкались мне в лицо. Иногда на пути деревом вставала толстая красноватая метла конского щавеля, и её надо было обходить. В необъятном синем небе самозабвенно пели жаворонки, и я запрокидывала голову, высматривая трепещущие чёрные точки. Всё было для меня вновь, но я не испытывала боязни, а просто шла к цели, которая меня заворожила. Домов позади уже почти не было видно, только крыши торчали из-за холма. И вот я уже спустилась в низину, откуда до ржаного поля было рукой подать, как вдруг чьи-то сильные руки подхватили меня сзади. Конечно же, это была мама!

Через много лет мы вспоминали с ней эту историю, и она рассказала, как испугалась, обнаружив тогда мою пропажу; как искала меня везде по деревне. И только в очередной раз выскочив за околицу, увидела далеко под горой белую панамку, ползущую в высокой траве в сторону ржаного поля.

Не довелось мне тогда дошагать до своей первой мечты совсем немного…

Дед Егор и бабушка Таня жили в небольшой деревеньке Смолино недалеко от старинного города Твери, который в советские времена назывался Калинином. Нас, внуков, у них от двух дочерей было пятеро. Дочери же (мои мать и тётка) давно жили отдельно со своими семьями: одна – в Питере, другая – в Москве. Однако каждое лето, с мая по сентябрь, они с нами, младшими детьми, проводили дачниками в деревне у стариков.

Деревня наша стояла на холме под привольным небом. С холма открывался чудный вид на лоскутные квадраты колхозных полей, на травяную низину, на острозубую гребёнку леса, венчающую противоположный косогор. За лесом пряталось большое село Семёновское с церквушкой посредине, а за селом, среди широких заливных лугов, текла река Волга.

***

Деревня оживала на рассвете. Выгоняли коров. Во дворах по очереди скрипели ворота, выпуская скот из душного ночного чрева. По улице шёл пастух с торбой через плечо, гнал на пастбище колхозное стадо, к которому постепенно присоединялась и вся «домашняя» скотина. Выходила и наша корова, любимая бабушкина Малютка. Пастух лениво поторапливал хозяев: у каждого дома, где мешкали, он свистел как соловей-разбойник и громко хлестал оземь длиннющим кнутом. Вокруг стада крутилась, перебегая туда-сюда, невзрачная лохматая собачонка, присматривая за порядком и подавая при необходимости строгий требовательный голос. Рогатый скот её беспрекословно слушался, а пастуху вроде бы и делать было нечего.

Но скоро, роняя на ходу смачные лепёшки, стадо бойко спускалось с горки в росистую низину и бесшумно пропадало в ползущем утреннем тумане. Эту пасторальную картинку наблюдала я очень редко: утренний сон самый сладкий!

***

Обычно я вставала часов в десять. Будили меня куры, которые поутру, когда несли яйца, начинали оглушительно вопить за стенкой несчётное количество раз: «Ко-ко-ко-ко-кудааах-тах-тах! Ко-ко-ко-ко-кудааах-тах-тах!..», оповещая весь поднебесный мир об этом несусветном событии. Очнувшись ото сна и кинув на ухо подушку, лежала и думала: «Зачем так орать-то?! Чтобы все, кто мог, сбежались и забрали на съеденье ваши яйца? Почему бы не делать всё молча? Правду говорят – куры-дуры!». Помаявшись ещё немного, я сползала с матраса, туго набитого сухой душистой осокой, и, натянув сарафан, плелась из своей летней горницы на улицу умываться. На ступеньках крыльца меня мгновенно окутывало горячим солнечным светом и разогретым запахом чистой деревенской травы. Утро уже вовсю перетекало в сверкающий день, и высокий ветер, набравшийся полуденной силы, весело играл серебристой листвой старых вётел. Умывшись, я бежала в дом узнать, что там с завтраком?

***

Во времена моего детства в деревнях у всех ещё были русские печи – кормилицы, душегрейки, лекари, спасительницы – много уважительных слов можно сказать об этом великом народном изобретении. Эта животворящая громада занимала внушительную площадь в избе. В печи с утра готовили еду на весь день, и та не остывала в её чреве до вечера. В печи варили щи и кашу, топили молоко в глиняных кринках, пекли хлеб и пироги, запаривали корм для скотины. В печи коптили окорока и делали пивное сусло к праздникам. Полость печки была весьма объемной, с прочным сводчатым потолком, – в ней, бывало, при особой нужде даже мылись и парились! На печи обустраивалась лежанка, где в холода, на старых овечьих тулупах, грудилась вся малышня, да и старики, когда прихватывало, грели свои кости. В боковой стенке печи обязательно имелись небольшие, размером с кирпич, углубления – печурки – для сушки рукавиц и другой мелочи.

В каждой избе, кроме русской печи, обязательно имелся самовар. Простота и удобство этого старинного устройства для быстрого кипячения воды удивительны. В ёмкость самовара герметично вмонтирована вертикальная труба-топка с решётчатым поддувалом снизу. В самовар наливается вода, а трубу заполняют холодными древесными углями и поджигают их с помощью лучины; от горящих углей топка раскаляется и нагревает воду. Дым из топки самовара с помощью приставной Г-образной трубы выводится в дымоход печи через круглое отверстие на её стенке.

В самоваре можно было при любой надобности быстро вскипятить воду (как теперь в электрочайнике). В нём заодно и яйца варили: по краю открытого самовара, вокруг трубы, натягивали марлю и укладывали в неё яйца; сверху марлю защемляли крышкой, чтобы яйца не свалились на дно.

Отдыхая после бани, подолгу, потея и утираясь полотенцем, гоняли чаи из самовара вприкуску с сахаром. А самовары в больших семьях были вёдерные.

Не счесть, сколько здоровья и жизней в нашем лютом климате спасли за время своего существования русская печка и самовар; а как они экономили силы и время крестьянок, работающих в поле от зари до зари! Ведь из печки даже поздним вечером можно было достать тёплый чугунок со щами и накормить работников, а из самовара, не мешкая, напоить чаем.

***

Кашеварила у печки бабушка. Рано утром, пока она доила и выгоняла корову, дед приносил в дом хорошую охапку сухих ольховых дровишек. Убрав заслонку, он выгребал из печи вчерашнюю золу, остывшие угли и привычным образом закладывал в неё дрова. Ольха, к слову, даёт хороший жар и ароматный дым, недаром на ольховых опилках коптят и рыбу, и мясо.

Управившись с коровой, к печи приступала бабушка. Она расставляла на шестке, перед печным окном, чугунки разного размера. Два самых больших заполняла мелкой картошкой – на корм поросёнку и курам. Ещё в один – закладывала свиную солонину и все остальные составляющие супа. (А супы у неё бывали разнообразные: и картофельный, и гороховый, и рассольник, и борщ, и кислые щи, и щи со снетками, и с молодой капустой – один вкуснее другого!) Заполненные чугунки доливала колодезной водой и рогатым ухватом на длинной ручке задвигала в печь. После того, как всё было расставлено в печи в нужных местах, она поджигала дрова и закрывала заслонку.