Михаил Колесов - RETRO

Колодкин его успокоил: «Не обращай внимания, Серёга. Это – не их собачье дело». Но Кольцов догадывался, что это – «предупреждение» от Мордвиновой. В горкоме партии его подозрения подтвердились. Секретарь по идеологии Нина Васильевна Смирнова, бывшая учительница, с которой у него сложились взаимоуважительные отношения, предупредила его.

– С этим визитом из КРУ мы разберемся. Наверняка, это самодеятельность. И ты прав, инициатива, похоже, исходит от Мордвиновой. Она одно время там работала. Здесь в горкоме она уже пыталась тебя скомпрометировать, но не получила поддержки. Но будь осторожен. Я ее хорошо знаю. Эта стерва способна придумать такую подлость, что мы не сможем тебе помочь.

Это Кольцов понимал, но сдаваться не собирался. Мордвинова, получив отпор, больше не проявляла открытой агрессивности. Внешне все было благопристойно. Но теперь он знал, что она готовит что-то серьезное против него.

И всё-таки то, что произошло, застало его врасплох…

На расширенном бюро райкома партии обсуждался вопрос о работе консерватории «по воспитанию студентов в свете решений XXV съезда КПССС». Съезд прошел недавно, и постановка вопроса была вполне правомерна. Рядом с Кольцовым на стульях для «приглашенных» у стены сидели директор филиала Колодкин и секретарь партбюро Цветков, старичок-духовик. Вообще в музыкальных учреждениях чаще всего членами партии были либо «народники», либо «духовики», которые вступали в партию обычно во время службы в армии. Мордвинова сидела за столом как член бюро райкома, и она же делала доклад.

Мордвинова говорила обычными демагогическими трафаретами. Из ее пафосного словоблудия можно было извлечь только одну мысль, относительно того, что «коллектив консерватории… в целом выполняет задачи, поставленные съездом нашей партии». Но в обязательной «критической части», – здесь ее голос приобрел прокурорский тон, – прозвучало: «кафедра марксизма-ленинизма в своей работе допустила ряд серьезных ошибок…» и прочее. «Серьезные ошибки», в конечном счете, свелись к низкой успеваемости студентов.

Вроде бы так оно и было. Преподаватели «общественных» дисциплин испытывали некоторые трудности, студенты консерватории, по вполне понятным причинам, никогда не показывают здесь высокие баллы. Но, во-первых, общий уровень успеваемости по кафедре был не ниже, чем обычно. Во-вторых, известно, что успеваемость напрямую зависит от посещаемости занятий, а это – уже дело учебной части. И, в-третьих, причем здесь XXV съезд партии?

Мордвинова в своем пространном «докладе» ни разу не упомянула имя Кольцова. Но он знал, по опыту участия в подобных «разборках», что это ничего хорошего не значит. Продолжение последует по заранее разработанному сценарию. Так оно и произошло.

Обсуждение началось с выступления Колодкина. Напуганный до полусмерти значимостью происходящего, Слава мямлил что-то, вроде того, что «мы согласны с критикой, с одной стороны…», «мы учтем высказанные замечания, с другой стороны…», «мы обещаем неукоснительно следовать указаниям партии…» Слушая эту ахинею, Кольцов вспоминал Китовина, при котором, несмотря на его интеллигентность, такой фарс был бы невозможен. Ему самому, естественно, слова не дали. Ведь его имя пока не упоминалось. Вызываться самому было не принято. Он знал правила игры.

Стали высказываться члены бюро райкома. Обсуждение шло по накатанной колее. Секретарь райкома был человеком новым, переведенным из провинции. Они знакомы не были, так как Кольцов не относился к «номенклатуре» райкома. Поэтому рассматривать его «персональное дело» бюро райкома не могло. Однако на самом деле обсуждение доклада Мордвиновой обернулось в оценку «недостатков» в работе заведующего кафедрой «марксизма-ленинизма». Наконец, один из членов бюро, похоже, директор школы, прямо сказал то, что ждали все: заведующий кафедрой Кольцов, как коммунист, несет личную ответственность за… «невыполнение решений XXV съезда КПСС»!

На этом «подвели черту». В решении бюро острые формулировки были «сглажены», но основная идея была ясна: работа заведующего кафедрой Кольцова «не соответствует» требованиям XXV съезда КПССС. Обычный в таких случаях «выговор с занесением» вынесен не был. Райкомовцы понимали, что тогда им придется объясняться в горкоме партии. А так, – ограничились «замечанием».

Кольцов ожидал нечто подобного, но поразился безграмотности «Постановления». Ни аргументов, ни объяснений, ни «фактов» в нем не было. Как приговор к «высшей мере» в 30- годы. Но это серьезное предупреждение означало, что продолжение не заставит себя долго ждать.

У него не было никаких иллюзий. Удар был нанесен точно. Он не боялся потерять заведование кафедрой. Однако получить партийный выговор не за «бытовуху», а за идеологическое «несоответствие» – это конец профессиональной карьеры.

По дороге от здания райкома до своей служебной машины, где уже по-хозяйски расположилась Мордвинова, Колодкин пытался ему что-то говорить:

– Не бери в голову, старик. Ничего собственно не произошло. Относись к жизни проще…

Но Кольцов его не слушал. Он был ему уже не интересен.

В горком партии, к Смирновой, он не пошел. Ей итак всё доложат. В утешении он не нуждался.

Дома с женой он обсуждать это не стал. Она была далека от его консерваторской жизни. Почти всю ночь курил на кухне. Нужно было всё трезво обдумать. Он вспоминал, с какими надеждами и планами он приехал шесть лет назад в этот забытый Богом городок. С тех пор он, фактически, добился всего того, что мог. Сумел преодолеть тяжелый психологический кризис, вызванный разводом, и создать новую семью. За стеной в кроватке спала очаровательная годовалая дочка. Казалось, теперь все будет хорошо…

Но сейчас он должен принять решение. Конечно, еще пару лет тому назад он был бы готов продолжить борьбу с Мордвиновой. Он знал таких людей. Они достаточно циничны для того, что бы, сознавая свое ничтожество, не позволить другим напоминать им об этом. У них только один способ добиться цели: опустить человека ниже себя. Унизить его и растоптать. Таким людям нельзя поддаваться, иначе потеряешь самоуважение, предашь самого себя. Но в таком случае надо быть готовым ко всему, в том числе и к поражению. Это значит поставить на карту все. Сегодня он не хотел приносить свою жизнь, благополучие своей семьи на алтарь справедливости. Тем более теперь ему не приходилось рассчитывать на чью-нибудь, даже моральную, поддержку. Он практически остался один на один с этой женщиной-монстром, которая, располагая милицейско-партийными связями, не остановится до тех пор, пока его не уничтожит.

Утром Кольцов позвонил заведующему кафедрой философии университета, который давно уговаривал его перейти к нему, и договорился о встрече.