Евгений Имиш - Живой уголок. Сборник рассказов

– Валя, – обращается он к жене. – Давно она там?

– Я не ходила, – плаксиво говорит бабушка Маня, выходя из комнаты.

Дедушка вопросительно смотрит на Алексея.

Алексею уже всё ясно. Крикнув: «Это я закрыл!», он бежит из прихожей и залезает под кровать бабушки Мани. Широкая кровать стоит в нише комнаты и имеет подступ с одной стороны. Алексеем неоднократно проверенно, что достать его из-под неё у деда получается только клюшкой, чего бабушки обыкновенно не позволяют делать. В пыли и паутине, плотно прижавшись к стене, Алексей слушает, как в прихожей ругаются старики. Они гремят дверью закрывшегося туалета и бесцеремонно пытаются попасть туда, где никого нет.

* * *

Микрорайон Бескудниково. Дом серии П – 18/22. Девятиэтажный боровичок в красной амуниции – внешняя верста: кремлёвский кирпич. На седьмом этаже в двухкомнатной квартире Алексей живёт с мамой. Рассудительным, послушным и очень странным предметом обожания уже немолодой женщины. С мамой они одной светлой масти и у них одинаково длинные шеи, хрупкие подбородки и тонкие волевые губы. У Алексея другие глаза. Против спокойных узких материнских – большие, серые, всегда с напряженным взглядом, глаза психа. Два этих беспокойных всплеска не вяжутся с образом спокойного домашнего ребёнка. Они же усугубляют впечатление от некоторых его чудачеств.

Почти весь шестой год своей жизни Алексей проводит на шкафу. То есть ночевать ему там не позволяют, но вот на том, чтобы играть или даже обедать и ужинать на нем, он настаивает.

В маленькой комнате большой трёхстворчатый шифоньер. Глыба в тёмной полировке словно облита жидким шоколадом. На шкафу из мягких игрушек гнездо, и в гнезде – мальчик. Из смежной комнаты, держа в руках тарелку с макаронами и чашку с компотом, семенит мама.

– Лёшка, ну, поешь хоть раз по-человечески. Дурында ты моя.

Из вороха игрушек звонкий смех.

– Это ты дурында.

– Ну что там у тебя, штаб? Или что? Космический корабль?

Обеспокоенная отсутствием нормальных детских объяснений, мама сама пытается их выдумать.

– Ма, какую ты глупость говоришь!

Светлая голова Алексея появляется над фигурками мишек и кошек.

– У меня тут не штаб никакой.

– А что, Алеша? Ну вот объясни мне.

Мама уже привычно раздвигает плюшевые завалы и ставит на шкаф еду.

Она прочла множество сказок сыну, но ни разу не слышала от него подражаний прочитанному. Никаких гномов или эльфов, добрых или злых волшебников. Ничего.

– Ну, расскажи, – большое её лицо, словно лошадиная морда, меланхолично замирает у края шкафа. Алексей порывисто встаёт. Голова его едва касается потолка. Маленькая фигурка вождя на несоизмеримо большом постаменте. Шлёпает по потолку ладошкой.

– А ты не достанешь… А я вот смотри – шлёп, шлёп – и вот здесь – шлёп, шлёп – это недостающееся такое, вышистое, само по себе. А я тут! Вот так вот!

В некотором роде это продолжение истории с туалетом.

Десяток игрушек ломается пополам в поисках пространства, в котором никого нет. Очарование рассеивается с их количеством и по мере взросления мальчика. Обескураживающее понятие пустоты проникает в маленького исследователя с пониманием искусственности заключённого пространства, его доступности, а также в некоторых случаях невосполнимости его тайны. Пластмассовый шарик теряет своё герметическое обаяние мгновенно. Стоит его только проткнуть, как Алексей понимает, что уже вторгся в необитаемую сферу, и даже подсматривание в проделанную дырку не вызывает былого трепета. Полые предметы уступают место монолитным. Однако раскалывание камней, разламывание деревяшек, распиливание индейцев и ковбойцев быстро надоедает. В награду за тяжёлую работу (например, настольный бронзовый бюст Пушкина так и не поддался) Алексей получает незначительные сколы заповедной текстуры. Пористые или слоёные, они лишь на мгновение удовлетворяют мальчика. Они – «муравьистые». Так называет их про себя Алексей. Взор его, впрочем, ещё продолжая мечтать о внутренней тайне, устремляется вовне.

Алексей живёт на шкафу. Он получает необъяснимое удовольствие от недоступных поверхностей. На жёлтых обоях его комнаты изученный им с младенчества узор – симметричные фрагменты вычурных растений: колечки листьев и стеблей, по убеждению мальчика, складывающиеся в лохматую мордочку. Под потолком, куда не в состоянии добраться даже мама с тряпкой, эта растительная мордаха светлее и чище. Ничто не касается этого уровня годами. Периметр загадочных мордочек. Сфинксы над жилым пространством.

Алексей, лежа на спине, подолгу держит руку на холодной стене, и глаза его при этом тревожно замирают на соприкосновении. Он словно боится спугнуть необитаемость этих высот и в то же время осторожно приучает её к своему присутствию.

Но особенное чувство вызывают углы.

Алексей на краю шкафа. Под ним диван с задремавшей мамой: она – в халате и шерстяных носках – спит как рыбачка на берегу: скованно, на боку, в позе, в которой закрытые глаза выглядят неестественно. Соответственно на шум падающей игрушки мама просыпается одними глазами.

– Лёшенька… – испуганно шепчет она.

В рубашке навыпуск и растянутых колготках Алексей похож на крадущегося домового. Шкаф немного отстоит от угла комнаты, и Алексею приходится опираться одной рукой о стену и тянуться, тянуться… Чтобы дотянуться до угла под потолком. Угол – уже не поверхность. Он уже подобие ограниченного пространства, в котором никого нет. Поэтому Алексей, дотянувшись, не трогает стену или потолок. Он держит руку на весу, в самом углу и крутит кистью так, будто она переливается разноцветными огнями.

– Лёшенька, что ты делаешь?

Алексей не отвечает. Он весь поглощён присутствием своей руки в заповедной зоне. Тело его напряжённо сохраняет равновесие, а глаза зачарованно застыли на руке. Со стороны кажется, что ребёнок пытается коснуться чего-то невидимого. Мама вскакивает, подбегает к шкафу, стоит под сыном.

– Что там? Что ты видишь, сынок? Скажи маме.

– Тише, ма! Смотри, где у меня рука. Ты же там не была? Никогда-никогда? Там ведь никто, никто-никто-никто не был, да?

– Не был. Да.

Мама снимает Алексея со шкафа.

– А давно наш дом построили? Ещё когда меня не было?

– Давно, Лёша, давно.

– А строители, они ведь тоже там не были?

– Строители были. Они же это построили!

– Нет!

Алексей обрывает маму так, что она вздрагивает.

– Строители там не могли быть.

– Почему?

– Вот ты же меня родила, а вот в носу у меня никогда не была.

Алексей вдруг показывает язык и смеётся. Мама укоризненно качает головой.

– Ах ты моя дурында. Что же ты меня пугаешь-то так?!

* * *

Под балконом гигантская стройка – трепанация бомбоубежища. Под свинцовым небом, в грязевом разливе кратер кишит людьми и техникой. Ряд домов, в одном из которых живёт Алексей, – в вечном марше на краю бездны. Возглавляет колонну Москворецкая башня – четырнадцатиэтажная студентка, облаченная в накидку из кирпича. Замыкает строй дом серии II- 18/9, блочный альбинос в девять этажей – голый.