Вера Мещерская - В сердце Австралии. Роман

Джон Флайн коротко и отчётливо говорил о погребении.

– Это – первая потеря в нашем рискованном начинании, – говорил он, – Тяжёлая утрата… Но без помощи сестры Честертон и её коллег умерло бы гораздо больше людей.

Священник прочёл ритуальную молитву и при словах: «Пепел к пеплу, прах к праху», Нэнси вспомнила, что зарыла тело Стэн именно в прах, в песок…

Но Джон Флайн предварил погребение чудесной цитатой из Книги пророка Исайи: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветёт как нарцисс […] укрепите ослабевшие руки и утвердите колени дрожащие; скажите робким душею: будьте тверды, не бойтесь… […] Тогда хромой вскочит как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне, и в степи – потоки. И превратится призрак вод в озеро, и жаждущая земля – в источники вод; в жилище шакалов, где они покоятся, будет место для тростника и камыша.»

В посёлке не было цветов (а если и были, их погубила бы буря, и Нэнси достала белые маргаритки, высохшие как бумага, некогда украшавшие обеденный стол.

Вместо свежих цветов девушка положила вышитый миссис Джексон платочек с яркими розочками и незабудками, она бросила его на крышку гроба, когда могилу стали закапывать.

После чего отвернулась, скрывая слёзы. Джон Флайн, поддерживая её за локоть, убрал под руку Библию и молитвенник.

Глаза здоровенного Роберта Макдональда увлажнились, и он подошёл к Нэнси, мягко сжав её ладонь.

Говорить было нечего.

С каждым возвращением в общину, Нэнси острее чувствовала отсутствие Стэн.

Она просто возненавидела это место за последние две недели. И хотя срок работы подходил к концу – вот-вот должны были приехать новые медсёстры на смену, Нэнси с головой ушла в работу, стараясь передать им больницу по весеннему чистой, несмотря на приближение осени.

Времена года здесь не сильно отличались, были одинаково сухими и ясными, только время от времени чуть холодало.

Нэнси приглашала Макдональда к столу, так как не выдерживала обрушившегося застольного одиночества. Роберт заходил, когда не было дежурства, и всё время осторожно, не назойливо, она понимала, что он надеется вернуть её расположение за это время, поддерживая её в беде и одиночестве.

– Я так виновата, – жаловалась Нэнси, – Не от того, что осталась жива, а её нет. А от того, что как медсестра я могла бы предотвратить ужасные последствия. Стэн всегда была такой сильной… Вот уж не думала!

– Не вините себя, Нэнси, – он сменил полуформальное «сестра» на обращение по имени.

– А как же!.. Уеду из этой глуши, где всё напоминает о её погибели. Вернусь в Аделаиду.

Лицо констебля помрачнело:

– Полагаете, оставаясь в крупном городе, вы сможете оказывать медицинские услуги необжитым районам?

– Нет, не думаю, что останусь там. Но, возможно, я перебралась бы в место, где было бы отлаженное водоснабжение и зелёные деревья. Даже, когда найду новую напарницу. Ведь медсёстры всегда работают в паре.

– А не хотите ли в Алис Спрингс? – предложил Роберт, – Меня туда переводят, – и он взглянул на неё, сдвинув брови и через стол вял её за руку, – Нэнси, хотите поехать туда со мной в качестве моей жены? Подумайте? Это гораздо дальше, но там в достатке воды и деревьев, и более умеренный и ровный в течение года климат.

– Ах, Роберт! Не знаю. Я всерьёз не задумывалась о замужестве.

– Хорошо. Обещайте, что подумаете. Я не тороплю вас. Съездите домой. А если меня переведут в Аделаиду, я навещу Вас.

– Я дам Вам адрес. Но ничего не обещаю.

Упаковав свои вещи, Нэнси собрала вещи Стэн, чтобы отправить их мистеру Честертону в Аделаиду. Как раз с приехавшим из Бёрдсвилля со свежей почтой Волтом Кромби.

Он же передал девушке письмо от Элдреда Нормана с Каппамерри. Увидев знакомый почерк и бёрдсвилльскую марку, Нэнси заторопилась в дом, что дрожащими руками вскрыть конверт.

Аккуратные, гладко линованные полстранички обращались к ней бледно-синими буквами: «Милая моя Агния! Очень сожалею о трагедии, которую тебе довелось пережить. Сестру Честертон запомнили многие. Я собираюсь перегонять стадо буйволов и надеюсь застать тебя в течение того месяца, который остался тебе до отъезда. Я понял, что мне тебя не забыть. Судя по твоему посланию, тебе меня тоже. Мы должны увидится. Твой Элдред».

«Ну, ладно! – и Нэнси почувствовала дрожь во всём теле, будто всё забурлило внутри. Значит, Элдред Норман не может забыть её!»

Неистово злорадствуя, девушка призвала весь запас гордости и злости. Думал, легко отделается после месяца разлуки?!

Но через несколько дней поезд увезёт её, и он так и не дождётся её ожидающей его «у загона»:

Нэнси холодно поблагодарила его за соболезнования в ответном письме, заявив, что немедленно уезжает на Юг, и, может, больше не вернётся. «Не хочу больше видеть это место!» («И тебя!» – хотелось ей добавить).

Проигнорировав его уменьшительное прозвище, девушка подписалась важно – Агнесса Маклин. При этом твёрдо решила покончить с этим пройденным этапом в её жизни.

Хотя и не чувствовала гордости в его прикрытых шлем холодности словах. Но что написано – то написано. Девушка старательно заклеила письмо, так как в этом небольшом сообществе всех про всех знали всё, в том числе и о них с Элдредом. И вышла за маркой, которой не оказалось под рукой.

Проходя по пыльной дороге на почту, она подумала, что могла бы изменить мнение.

Возвращаясь по бесплодной равнине. Минуя великолепные хребты Рэнджерса в узких проходах, пробитых для железной дороги, она остро обдумала их путешествие со Стэн, в противоположном направлении, их первые робкие воодушевлённые порывы на Север страны.

Кто же думал, что возвращаться ей придётся одной?

Стэн похоронена на местном кладбище под каменной плитой, вдали от своего отца, которому теперь придётся ехать к ней поездом из Аделаиды.

Мысли Нэнси прервал на товарный поезд из Порт-Августы, и она принялась рассматривать голубые от дельфиниума горные хребты Лофти, скрывающиеся за горизонтом.

Родители ждали её на станции в Аделаиде. Едва шагнув на платформу, девушка упала в объятья своей матери. Казалось, после всего случившегося произошло много времени, а мать совсем не изменилась. Может, только чуть поправилась, но ни капли не поседела, а открытые голубые глаза сияли как и прежде.

Отец нежно сжимал её в своих объятиях, прижимаясь своими колючими бакенбардами к её щекам.

Родители оставались прежними, но сама Нэнси изменилась, стала старше и опытней той девочки, покинувшей Аделаиду два года назад. По дороге домой в автомобиле они говорили урывками о трагической гибели Стэн.