Мари Мишель - МирЭМ

– Какую, бабушка? – убедительно переспросил Влад, разинув губы и прищурив глаза с хитрецой.

– Мой отец…

– Ну? Что отец? Говорите!?

– Не ори на бабушку! – усмирила его Маруся, с негреющей ее изнутри кровью. Тело холодной испариной покрылось, залихорадило от рук до ног.

Старушка не торопилась сообщать, проваливаясь в своем сознании и возвращаясь обратно на какие-то непродолжительные отрезки времени.

– Вы сказали отец! Что в итоге? – переспросил Владислав в ожидании, низко склонившись своим лицом к слабо дышащей старушке, претерпевая через силу затхлый болезненный запах, исходящий от умирающей.

– Он… Он…, – глотала старушка слюну.

– Что он? – давил на старушку Влад, безотлагательно не давая ей сбиться с мысли. Лицо его уподобилось неподобающей злобной маске.

– Очень давно когда-то…, – глуховато, через силу выдала из себя умирающая, – отец с дедом закопали родовой клад…, – ясно и чисто произнесла Паулина.

– Клад!? Мне же не послышалось!? Где клад!? Говорите, бабушка, продолжайте! – не терпелось услышать Владу продолжение, загоревшись предвкушением, издавая ядовитый смешок и его лицо было переменчиво, словно погода, от хмурого дождливого дня, до солнечного сухого утра.

– «Откроется лишь любящему сердцу!» Так говорил мой отец! – еле вымолвила умирающая Паулина, шевеля синюшными, морщинистыми губами.

– Любящему? Так я люблю Маруську! – засвиристел Влад, – откройте мне тайну, где искать бабуля! – Подождите умирать, скажите сначала где! – затеребил он неистово хилую старушку за худое плечо, наблюдая как та закатила глаза.

– Откроется любящему…, – вырвался у Паулины последний вздох и старушка распласталась бездыханным телом. Пульсация прекратилась, жилы остывали, каменея.

– Бабушка, бабушка, повремени умирать! Договори где? Где копать? Мне нужны деньги! – взмолился Владислав с кислым выражением над мертвой Паулиной, нагло тормоша ее за голову.

– Влад, что ты делаешь! Остановись! – прикрикнула на него Маруся, отталкивая от кровати с покойницей. – Уймись! Умерла бабушка! Оставь ее! – задрожал Маруськин голос, содрогаясь от накатившихся слез.

Муж послушно убрал руки от покойницы. Его сердце стучало неимоверно, и безумными глазами посмотрев на жену, тыкнул в ее сторону указательным пальцем: – Ты знаешь, где закопан клад! – лихорадочно предъявил он, раззадоренным взглядом. – Ты знаешь и не говоришь мне об этом! А я, как дурак, пытаюсь каждый день что-то заработать, а оказывается живем на деньжищах! – заискивающе хохотнул Влад, трясясь всем телом, дергая спинку стула, на котором сидела еле живая Маруся.

Ее охватил ужас, завидя, как буквально на глазах, в малейшие доли секунды ее муж дурел, повредившись внезапно в уме, захлебываясь смехом от разыгравшегося воображения. – На деньжищах живем! – заорал он, вытягивая лицо до неузнаваемости в плутовских дерзаниях. Глаза страстно загорели пламенем черным, и от чистого голубого цвета одни крапинки остались.

– Да, что ты несешь! – не стерпела Маруся. – Не сходи с ума! Нет никакого клада! Мы с бабушкой всегда жили очень скромно! – отрезвляла она его, сквозь слезы, глазами отчаяния. – Я ничего про это не знаю! Не знаю! И уверена, что бабушку охватил предсмертный бред! Нет никого клада и быть не может в помине!

– Я найду его, железно найду! Бабка молодец! Я уверен, что она сказала мне правду! Обрадовала меня в довершении! Я богат! Я богат! Я богат! – заладил Влад в радостном дурмане, охваченный эйфорией. И видимо опомнившись, он недоверчиво зыркнул на жену хитрым блеском зрачков, и мигом удалился в спальню, где запричитал себе под нос, чтобы никто его, не дай бог не услышал! «Я богат! Опупеть просто! Я богат! Я богат!»

Маруся опустила у покойницы веки и тяжело присела на стул. Стрелки часов остановились, показывая ровно два часа дня. Небо пылает, земля плавится, солнце в красе стоит. И пчела, трудоголик прожужжала возле открытого окна, за натянутой сеткой. Слезы горькие стекали по щекам медленно и на халат падали; сквозь плачь она выдавила из себя:

– Бабушка! – Любимая моя бабушка! Ну зачем ты ему сказала, о несуществующем кладе? Он же ненормальный! Он не понимает, что это всего лишь родовая небылица…Сказание… Бабушка! Ах бабушка, бабулечка! Оставила ты меня одну – одинешеньку….

4

Солнечные румяна рассыпались, разлетелись мелкой пылью. И цветочки в румянах, и насекомые, и Алмаз подрумянился на солнце. Пить постоянно хочет. Лакает холодную воду, не отрываясь проглатывает, языком водит по дну миски до последней капли вылизывая. В такую жару, вода сейчас лучше, чем хрустящая бульонная косточка.

– Мама, – окликнула ее старшая дочь, Арина, положив нежную, девичью ладонь на плечо матери. В глазах боль, переживания за маму, губы зажатые, неживые. – Пойдем, ты ляжешь, а я схожу до Денисом, сообщу, что бабушки не стало. Попрошу, чтобы он зашел к нам, как сможет. – Давай, – подала она Марусе руку и мелкими шагами увела ее до кровати.

– Накапай мне капли, что-то в груди сжало, – попросила ее мама, обомлев от скорби. И тело окаменело, покоробилось, словно перестало принадлежать хозяйке.

– Сейчас мама, принесу. – Яна, присмотри за Соней, маме плохо, – долетел до Маруськи голос старшей дочери.

– Сама смотри! Я гулять! – отказалась сестра, вредничая. Поверхностная для своего возраста.

– Прабабушки, Паулины не стало! – втолковала ей Арина, – поэтому ты останешься дома и не перечь мне! – твердо произнесла старшая сестра, осерчало сведя брови.

– Нет! Гулять пойду и ты меня не остановишь! – ногами перебирая к выходу. Прямолинейная Арина перегородила ей путь. – Мама, а Арина меня не отпускает гулять! – завопила средняя дочь, насупившись.

– Мама себя плохо чувствует, оставь маму в покое!

– Мама, мама, – проверещала Яна, направляясь к матери, ища у ней поддержки.

Арина цепко ухватила ее за руку:

– Не пущу! Нечего маму беспокоить!

– Мама! Арина не пускает меня гулять! – увернулась Янка от старшей сестры покраснев лицом, волосы клочками выдернулись из хвоста.

– Девочки! Девочки! – позвала дочерей своих Маруся, пересилив внутреннюю скорбь, в благоусмотрении рассудить споры. Сестры явились к матери. – Арина, Яна, давайте урегулировать вопросы мирно. Яна пусть пойдет погуляет, а с Соней я сама посижу, приведите ее сюда ко мне.

– Ура, мамочка! – обрадовалась Яна, глаза довольно заулыбались и сдавая Соню на попечение матери, она убежала гулять.

– Добренькая ты слишком, я бы не отпустила! – высказалась Арина, сгустившись тучей и ушла за успокоительным.

5

Южный, раскаленный ветер налетал порывами, обдавая Маруськину горницу пряностями созревших трав. Птичий гомон сделался тише. Солнце, припозднившись, взыграло последними, вьющимися лучами, заметалось за шторами, ютилось любопытно в комнате, редея.