Оганес Мартиросян - Небо Мадагаскар

– Так теперь лучше? – спросил ее он.

– Да, намного, спасибо.

Датви ничего не сказал, просто достал электронку и задымил, посматривая на своих друзей, как на Идиота Игрок. «Ночь вертикальна, потому что горизонтален день».

– Так странно кругом, – сказал Датви. – Но если человеческий мозг – муравейник, то матка есть его я.

– Это же относится и к пчелам, – сказала Нада.

– Интересно, – промолвил Мага, – тогда шизофрения – рождение новой матки и отделение нового муравейника или улья.

– Так и тело станет двойным, – отметила Нада, – не только расщепление ума, но и тела. Альтернатива родам.

– Хорошо, – согласился Мага.

Друзья допили кофе и разошлись. Мага и Нада ушли, Датви лег на диван и попробовал ничего не думать, кроме того, что все умрут, так как никто не умрет. «Выпивка хороша своим отсутствием, потому что в этом случае ты пьешь не одну или две бутылки, а весь мировой алкоголь. Пить водку или виски – заниматься сексом с женщиной, но есть еще онанизм». Так проходили минуты, а Мага и Нада шли по улице Бродского и молчали беспечно. Никакого напряжения не было, мысли текли рекой и несли рыбу и корабли. «Бог – это вирус, он может проникнуть в организм и заразить его богом, сделать человека больным – вечным и бесконечным. Двадцать первый век принадлежит борьбе с этим вирусом и войне за него».

– Молчим.

– Потому что Платон драматург, а не философ, – ответствовал Мага. – Он за нас все сказал.

– Ясное дело.

– Да.

Попили газированной воды, отдающей водкой, сели в автобус, проехались, вышли, заплатив за проезд, углубились в аллею героев, где стояли вперемешку бюсты армянских и азербайджанских воинов как память военных лет. «Мир и война – банка с томатами, война – банка, томаты в ней – мир. Но в банке могут быть и огурцы, и капуста».

– Прожарка – это если, скажем, собираются герои «Бесов» и шутят и перемывают косточки своего создателя.

– Достоевского.

– Ну, – запрягла лошадь Нада.

На это усмехнулся и размечтался Мага, загрустил о вине «Самцихе», которое наполнило бы его желудок и повело по улицам, наполненным до отказа Булгаковым, распятым на каждом перекрестке и раскинутым Маргаритой, Берлиозом, Бездомным, Воландом, Швондером, Преображенским, Шариковым и другими машинами, трансформерами и детскими куклами из его книг. «Лицо Буратино – пах, он должен совать нос в рот Мальвине и оплодотворять ее мозг». Они остановились и поцеловались, как кошка убегает от пса и от мыши.

– Фрейд всю жизнь покупал колбасу, баклажаны, багет, огурцы и морковь. Он скрещивал их, как шпаги. Теория хорошая. Но Христу и Фрейду в душе, в голове не хватило дынь, арбузов и тыкв.

– А при чем здесь Христос? – спросила Нада.

– При том, что Христос – лыжник в России. Его распяли на лыжных палках. А ноги Христа до сих пор бегут по лесам и полям России.

– Без него?

– Без него. Ведь крест – это лук. Натянули лук, вставили стрелу, распяли Христа и выстрелили. Смерть Христа есть полет. Иисус улетел сразу после распятия. Вместе со стрелой.

– Нет, его руки были прибиты к луку. Христа разорвали на части. Теперь куски Иисуса в душах разных людей. Один человек – ноги Иисуса, другой человек – туловище Иисуса, третий человек – его голова. Она и решает все.

Сели на лавку, левая рука Маги начала красться к правой ладони Нады, чтобы захватить ее и взять в плен. «Был человек по имени СССР: он умер, и Советский Союз развалился. Все проще простого. Все понятно без слов. Но я их думаю, то есть кручу мясорубку. Ведь мычание – огромный кусок мяса, который разрезают и пропускают через мясорубку, образуя слова».

– Что думаешь? – спросила Нада.

– О Томпсоне думаю, что он выстрелил в зеркало и упал замертво.

– Рикошет?

– Вовсе нет. Просто убийство. На чувстве зависти к самому себе. На неприятии того, что у него больше славы и денег, чем у него.

– Я не читала Томпсона, но понимаю, о ком ты говоришь.

– Конечно. Томпсон – клыки и зубы льва.

– А лев кто?

– Сумма всех гиен, напавших на него.

Они покурили, дымя в разные стороны и образуя тем самым усы Сарояна, то есть представляя его лицо. «Бывает так, что толпа – это лицо человека, и ее движение – ход мыслей его, мышление о греках и бытии». Мага задумался о цирке и решил, что это содержимое головы человека, вообще человека, любого. «А раньше были охотники, лес и звери, но времена поменялись, теперь охота и дикая жизнь – телевизор и комп, они заперты в них, и нет ничего удивительного в том, что человек может бросить телефон после полученного сообщения или звонка и побежать в страхе и ужасе, матерясь и ревя». Нада встала и медленно пошла, двинулась так, что Мага не смог спросить, куда она и зачем. Она постепенно ушла, ничего не сказав. Мага посидел еще и тоже пошел, но к себе. Дома убрался, принял душ и выпил холодный чай. Лег на диван. «Бротиган обрисовал будущее мира, купил гараж, написал на его крыше и стенах «Рыбалка в Америке» и прославился на весь мир, потому что к гаражу выстроилась вереница из миллионов машин, которую Бротиган сфотографировал, сделал цепочку и повесил машины на шею с кулоном в виде гаража. И самоубийство писателя стало понятно тогда: гараж впустит в себя машину, и цепочка сожмется, задушив автора дверями, багажниками, капотами и людьми».

– Бокс – это литература, – сказал он вслух, – руки – это строки, которые должны бить. Кулак – это точка. Но есть еще уличные драки. Это обычная речь и графомания.

Мага почесал подбородок и встал. Понабирал текст на смартфоне и принял звонок от Жаклин. Та хотела увидеться, чтобы прочесть свой рассказ. Договорились о кафе «Эйзенштейн». В шесть часов вечера.

– Окей, – сказала Жаклин.

Мага отключил телефон и побрился, отправил частицы души и мысли в раковину, попрыскался одеколоном и провел рукой по щекам. Волосков не было. Он успокоился и пожарил яичницу. Съел ее с красным перцем. Покурил на балконе и отправил несколько рассказов в журнал «Карабах». Получил уведомление, что рассказы получены, вздремнул, оделся и пошел на свидание – на деловую встречу.

Улица ничем не удивила, только пара летающих тарелок пронеслась над домами, а так – ничего – люди, разделенные на телевизоры и компьютеры, два вида бытия, совмещенные иногда. Поэтому Мага внедрился в кафе, заказал бутылку вина «Агдам» и сел в полутемном месте. Ну а Жаклин еще не было. «Вино впадает в кровь, потому его можно звать притоком, по нему плывут Финны и Джимы, тысячи человек, и устраивают жизнь и представление внутри человека». За этими мыслями его застала Жаклин, одетая в последние мысли Чорана.

– Привет, – сказала она и примостилась рядом. – Буду читать рассказ и потягивать кофе. Ты пьешь вино?