Владимир Ситников - Взятие Крутоторска

С деревьев листья облетают

(прямо наземь),

Пришла осенняя пора

(ёксель-моксель),

Ребят всех в армию забрали

(хулиганов),

И настала очередь моя

(главаря).

И вот приносят мне повестку

(на бумаге, на газетной),

Явиться в райвоенкомат

(в восемь тридцать,

можно позже,

с сухарями,

кружка сбоку).

Маманя в обморок упала

(с печки на пол, вверх ногами),

Сестра сметану пролила

(тоже на пол. Вот растяпа).

Дашу с гитарой приглашали на вечеринки, дни рождения и даже свадьбы.

– Уносить свои гитары нам придётся всё равно, – словами из песни обречённо объясняла она, снимая с гвоздя инструмент. И тогда Тайка оставалась вечером одна, хотя Даша звала её с собой. Тая боялась попасть на визгливые шумные застолья, где девчонки ведут себя развязно, парни лапаются и прижимаются без стеснения. Все же тут свои, а она вроде со стороны.

Согласнее всего получалось у них пение, когда в своей комнате, потушив свет, затягивали вдвоём. Почему-то в темноте задушевнее звучали голоса.

Больше других песен любила Даша, наверное, студенческую, которая, судя по всему, нравилась и её мужу:

Мы с тобой не первый год встречаем,

Много вёсен улыбалось нам,

Если грустно, вместе мы скучаем,

Радость тоже делим пополам.

Ничего, что ты пришёл усталый,

Что на лбу морщинка залегла,

Я тебя, родной мой, ожидала

Столько слов хороших сберегла.

Пусть дни проходят, и спешит за годом год,

Когда минута грустная придёт,

Я обниму тебя, в глаза тебе взгляну,

Спрошу: «Ты помнишь первую весну,

Наш первый вечер и обрыв к реке,

И чью-то песню где-то вдалеке?»

Мы нежность ночи той с годами не сожгли,

Мы эту песню в сердце сберегли.

И тебя по-прежнему люблю я,

Так люблю, что ты не знаешь сам.

Я тебя немножечко ревную

К совещаньям, книгам и друзьям.

Ты такой, как был, неутомимый,

Лишь виски оделись сединой,

И гордишься ты своей любимой,

Ты гордишься сыном и женой.

Тая не могла эту песню петь без слёз. Чувствительной что ли стала или потому, что у неё никакого согласия в жизни не получалось. А слёзы даже как-то успокаивали. Поёшь и плачешь, не утирая глаз и щёк, и никто этого не видит. Может, и Даша плакала под эту песню. Нет, она решительная, твёрдая, и у неё с Андреем всё хорошо. Хотя в редкие минуты «самоедства» и Дарья Савельевна впадала в хандру, признавалась, мучаясь угрызениями совести:

– Дура я, наверное, суюсь, куда меня не зовут, хочу людям помочь, а может это им не надо. Начальство на меня волком глядит. Опять Садакова не в своё дело лезет.

– Да что ты, Даша, если бы не ты, как бы я, – вырывались у Таи благодарные признания. – Спасибо тебе. Может, ты меня от отчаяния спасла. Спасибо.

– Тебе спасибо, что чувствуешь и понимаешь, – успокоенно говорила Даша.

А была ведь в городе ещё другая жизнь. Таины мимолётные знакомые журналисты, наверное, собирались в гонорарный день в отделе информации. Она покупала газету, находила заметки за подписью Кости Федосова, Олега Смолева, небольшие информации Жеки Тютрина. Федосов писал решительно задиристо, Смолев – лирично. Жили они своими интересами и заботами, вряд ли вспоминая о ней. Конечно, забыли. К чему она им? А Жека-то вроде близкий человек, с которым жила недели три, теперь был чужим и далёким. И как неприятный сон представлялась ей жизнь в доме Варвары Диевны, стыдные ночи в дровянике.

Вызвала скрытую зависть Даша, когда рассказала о романтическом знакомстве со своим Андреем.

– Гололёд был страшенный. Ноги разъезжаются. Конечно, я со своей прытью брякнулась. Голова, то есть шапочка, в одном месте – у забора, сумка в другом – у парапета, а я в третьем. Разложена на составные множители. Кто-то мимо летит, этак ловко избегает падений. Кинулся ко мне, руку подал, шапку поднял, рукавички в шапку сложил.

– Говорят, красивые женщины на дороге не валяются, а я вот валяюсь, – сказала ему. Поднял, снег отряхнул. Пошли. Задержался он со мной, и вот теперь вместе идём. Чем Андрюше понравилась, до сих пор понять не могу. У меня парень был. Когда я ему сказала, что люблю Андрея, он очень умно ответил:

– Меня радует, что ты досталась лучшему из нас. Красиво сказал?

Вот какие благородные люди окружали Дашу – Дарью Савельевну. Позавидуешь.

А ещё любила Дарья Савельевна читать. Её останавливали инженеры, приехавшие из Москвы, и заговаривали не о производственных делах, а о том, что она нового нашла в книжном океане? Приносила Даша из библиотеки на одну ночку журналы «Новый мир», «Знамя», «Наш современник» и долго не ложилась спать, стараясь проглотить до утра привлёкший внимание роман или проблемный очерк о деревне.

– Ты знаешь, открыла я нового писателя. Богомолов. «Август 1944» у него. Оторваться невозможно.

Под кроватью у Дарьи Савельевне был целый чемодан книг.

– Моя мечта завести свою библиотеку, – признавалась она Тае.

Тая тоже похватывала книги и журналы, принесённые Дарьей Савельевной.

Однажды подбила Даша Таю подписаться на собрание сочинений Есенина. И чуть ли не целую ночь проторчали они около магазина «Факел». И как же были рады, когда получили по первому синеватому томику. Пели есенинские стихи под гитару. Между прочим, встретила там Тая Олега Смолева. Он, оказывается, тоже был книголюб. И вот втроём они ночью ходили по безлюдной Театральной площади и рассказывали, кто что прочитал. Тае было интересно с этими людьми. Олег удивился и как-то иначе взглянул на неё и не назвал, как раньше Таис.

– А вы умничка, – сделал открытие. – А говорили, в Эстонию уехали?

– Не доехала, – ответила Тая.

– Значит, Жека выдумал?

– Возможно, – пожала она плечами.

Брякнула Тая, что зачиталась и забыла про свой день рождения, который был два дня назад.

Олег Смолев и тут к ней отнёсся по-особому, преподнёс альбом «Русский портрет». Она оторваться не могла от этой книги. Почему-то больше всего её впечатлили работы художницы Серебряковой. Так вот она какая Зинаида Серебрякова, о которой когда-то говорил ей ухтинский Аркадий Елизарович. У Серебряковой замечательное женское лицо с такими выразительными глазами. Автопортрет. Всё так просто: женщина расчёсывает гребнем волосы, а взор не оторвёшь. Портреты её детей, очень похожих друг на друга и на неё. И тоже такие выразительные глаза. Вот ей бы научиться так передавать состояние души человеческой через глаза. Между прочим, Зинаида Серебрякова художественной академии не кончала, а сама овладела живописным мастерством. Талантливая. Значит, можно и так стать художником.

На субботу и воскресенье уезжала иногда Даша в свой Юрьянский район к матери. Заманила как-то с собой Таю. Та стосковалась по деревне, по лесу. Отвести душу, подышать вволю чистым деревенским воздухом. Что может быть приятнее?