V.S. - La Critica (первая книга казанской трилогии)

Может быть, на землю вдвоём вернёмся.

А пока дороже всего на свете

Для меня свобода и быстрый ветер!»

– …Он мне такой заявляет… – что-то рассказывала мне Марта, но мой мозг отказывался понимать.

Mil novecientos setenta y siete, no me diga no, ya no lo presiente, todo lo que cambia lo hará diferente, en el año que nace la serpient shh…

*****

– Пять минут до цели. Ты готов? – бородатая морда орёт мне прямо в ухо.

– Да, чтоб тебя, всегда готов, – злобно отмахиваюсь я от напарника-незнакомца.

– Минута до цели! – снова тот же голос из той же морды.

– Готов! – я сосредотачиваюсь.

В моих руках штурвал самолёта. Облака расступаются, и моему взору предстают два одинаковых небоскрёба.

– Давай, брат, Шварцкопф и Хенкель! – фанатично орёт напарник.

– Шварцкопф и Хенкель, брат! – ору я и направляю самолёт на ближайший небоскрёб.

Сто метров, семьдесят метров, пятьдесят метров… Какая скорость!

«Нет, здесь что-то не так… Я не могу…» – проносится у меня в голове.

– В чём дело, брат?! – снова бородатый напарник. – Держи курс! Что ты делаешь?!

– Я не могу врезаться в них! Эти небоскрёбы… Я знаю эти небоскрёбы! Это Стальские! – я пытаюсь отдёрнуть руки от штурвала, но они прикованы наручниками.

– Давай, брат! За Родину! За «Серп и Молот»! Шварцкопф и Хенкель, брат! – не унимается бородатый напарник.

– Нет!!! – я увожу самолёт в последний момент перед столкновением с головой Стальской, и беру курс на Статую Свободы; оба небоскрёба провожают самолёт взглядами.

В лобовом стекле увеличивается изображение упитой и обрюзгшей рожи Статуи Свободы. В последний миг перед ударом Статуя Свободы зажмуривает глаза.

« Allez venez , Milord

Vous asseoir à ma table

Il fait si froid dehors

Ici, c'est confortable

Laissez-vous faire, Milord».

*****

«Vous marchiez en vainqueur

Au bras d'une demoiselle

Mon Dieu! qu'elle était belle

J'en ai froid dans le cœur…»

– Алло! – охрипшим голосом отвечаю я.

«Allez venez, Milord

Vous asseoir à ma table

Il fait si froid dehors

Ici, c'est confortable

Laissez - vous faire , Milord …»

Я откидываю пульт от телевизора от уха и дотягиваюсь до телефона.

– Да…

– Вадим? – приятный-неприятный женский голос.

– А?

– Вадим Афтандилович? – всё-таки неприятный женский голос.

– Не знаю… Извините… – я всё ещё сидел за штурвалом самолёта. – Самолёт разбился, я прошу прощения…

– Что?! Что случилось, Вадим?! С вами всё в порядке?! – нежный и заботливый женский голос.

– Я ни в чём не виноват, меня заставили… Это страшные люди-ди… – прохныкал я в трубку.

– Вадим, это редактор. Алина. Неожиданно появилась работа. Заказчик привередливый. Я решила, что лучше отправить вас. Вы, кажется, немного не в форме… Я перезвоню через полчаса.

Как только голос собеседницы смолк, меня не на шутку затошнило. Я, борясь с вестибулярным аппаратом, зигзагами бросился к туалету. Дёрнул ручку: закрыто. От отчаяния я решил всплакнуть, но передумал. За дверью текла вода и что-то жужжало.

– Стальский, открывай немедленно! Меня сейчас вырвет… отовсюду! Стальскииий!.. Мне плохо!.. Открывай же! Чёртов смежный санузел! Стальский, ты что, электробритву купил?!.. Стальский, меня сейчас вырвет!

– Ты что скулишь под дверью? – Стальский подошёл из-за спины, завязывая халат и зевая.

– Стальский, ты что там закрылся и не открываешь, – прохныкал я, глядя в лицо Глебу.

– Ты совсем рехнулся. Там Марта, – Стальский проследовал на кухню.

– Кто? – простонал я, чувствуя горькую беспричинную обиду. – Кто?..

Дверь открылась, Марта стояла в проёме и смотрела на меня как на идиота.

– Утро в китайской деревне, – сказала Марта.

В мою кружащуюся голову ворвались воспоминания последних дней и часов жизни. Я больше не мог сдерживать эмоции, – кинулся к унитазу и начал самозабвенно блевать.

*****

Квартира Ксюши была заполнена всяческими безделушками, которые с разным успехом – в зависимости от материала – собирали пыль. От всего этого нагромождения было трудно дышать, и чесались глаза; казалось, что все эти статуэтки и мягкие игрушки поглощают кислород, а выдыхают углекислый газ.

– Вот что ты врёшь! Вы же вчера с Глебом бухали на чём свет стоит! Признайся, – Ксюша полусидела в постели и курила.

– Да с чего ты взяла?!.. Выпили по чуть-чуть и разошлись по каютам. Сестра же приехала.

Я говорил, что Ксюша была похожа на Джилиан Андерсен, но сама она настаивала, что похожа на Мадонну. Да, у Ксюши была диастема, и это её делало более привлекательной, кажется.

– Признайся, мальчик. Серьёзно пил всю ночь? У тебя же все капилляры на морде полопались от…

– …Морального напряжения.

– Ты блевал как сумасшедший! Зачем ты отрицаешь очевидное. Сестра Глеба красивая? Запал на сестрёнку? Её тоже, как и Глеба, с любой точки города видно? – Ксюша злобно прикурила новую сигарету.

Несмотря на все плюсы, у Ксюши был один серьёзный минус: она не была Мадонной. Но, кто из нас может похвастаться, что является Мадонной.

– Ксю…

– Ну, признайся-признайся…

– Ксю.

– Что?

– Помнишь, ты велела, чтобы я тебе немедленно рассказал, если влюблюсь по-настоящему? – я откинулся на подушку и прикрыл глаза; я ещё не был на сто процентов уверен, что переживу этот день; меня серьёзно лихорадило после вчерашнего зло-зло-злоупотребления.

– Ну и что?!

– Кажется, я влюбился, – сознание меня начало оставлять, и я впал в посталкогольную дрёму.

В короткометражном сновидении мне пригрезились бесконечные ноги Марты Стальской; её длинные светлые волосы и скептическая усмешка. Потом красавица Марта в моём видении сложила губы и, отрицательно покачав головой, прошипела: «Щ-щ-щ…», – Ксюша затушила сигарету о мою грудь.

*****

В восемь часов вечера я прибыл домой. Глеб ещё не пришёл, а Марта уже вернулась с тренировки или с работы, или ещё откуда-то. Я проследовал прямым ходом на кухню и заболтал себе отвёртку с огромным количеством льда. Выпил её залпом и в этот же лёд заболтал новую. Меня начало отпускать. Я почувствовал себя выжившим. Почувствовал себя умиротворённым. Марта зашла на кухню.

– Рано или поздно от такой диеты ваш организм дрогнет, и вы начнёте быстро стареть, – сочувственно и проникновенно сказала она.

Я стоял и улыбался, затем сказал:

– Можно посидеть у тебя в комнате, поболтать с тобой?

– Конечно. Идём.

Подхватив в прихожей свой любимый цилиндр с пером павлина (он сам выбрал меня хозяином), и, водрузив его на голову, вошёл вслед за Мартой в гостиную и растёкся в кресле. Оглядел комнату; стакан с божественной отвёрткой поставил на подлокотник.

– А что это случилось со столом-бабочкой – приёмным ребёнком перестройки? – поинтересовался я, чтобы завести разговор.