V.S. - La Critica (первая книга казанской трилогии)

«Не забудьте взять чек. Козлина», – не остался в долгу аппарат. Марта нетерпеливо засигналила и заморгала прожекторами на крыше, призывая торопиться. Мы повернулись и сразу снова отвернулись, чтобы дальше обдумывать план действий. Марта опустила стекло и прокричала:

– Что вы там замерли, как терракотовые воины?!

– Сейчас, Крошка, гангстеры посовещаются и решат, что делать дальше, – интонацией Джона Диллинджера ответил я.

– Заедем в «Фанерный Пейзаж», а потом домой, – объявил наши планы Марте Глеб.

– Не выйдет, босс. Боссы… Я через полчаса должна быть в суде, – у меня, знаете ли, ещё остались незаконченные дела. Так что адьёс, пендехос, – Марта начала сдавать назад и выкручивать руль, чтобы выехать со штраф-стоянки.

Мы бросились вдогонку с криками: «Ну, хоть до «Фанерного Пейзажа»!»

*****

В «Пейзаже…» состоялась унизительная сцена оправдания перед хмурящейся и негодующей Сицилией Владимировной. Выслушав наш лепет, она сказала: «Подождите, я на минуту» и вышла. Оставшись одни в кабинете, мы со Стальским посмотрели друг на друга и одновременно вспомнили как нас винтили полисмены, как мы катались по весенней мостовой, как не давали отнять у нас газету, как Стальский поднял над головой стопку La Critic’и, а менты не могли допрыгнуть, чтобы конфисковать улики, как толпа живо заинтересовалась нашей газетой (как только газета показалась им объектом репрессий со стороны официальных властей), как Стальский метнул в толпу эту жёлтую стопку, и как люди начали хватать её и прятать под одежду, и уносить ноги, чтобы в спокойной обстановке ознакомиться с содержанием… «Граждане, да здравствует свобода слова! Ура-ура!..» – передразнил я крик и интонацию Стальского в тот момент, на пятачке перед храмом. «Вокруг хаос. Все мои идеалы: испорченные слова… Я ищу душу, которая смогла бы мне помочь. Я из разочарованного поколения, Разочарованная…»

– Ун-дос-трез! – подхватил Стальский.

– Je suis. D'une génération désenchantée, désenchantée!

Мы поумирали от смеха. Потом немного успокоились.

– Прикинь, Глеб: сейчас вернётся Сицилия, сядет напротив нас, так задумчиво поглядит-покивает, а потом, вдруг!.. Выхватить из ящика стола полутораметровый резиновый член и, прямо через стол, забьет им нас насмерть.

– А-ха-ха! – пуще прежнего захохотал Стальский. – Как Гарри Топор!..

– Ага!.. А-ха-ха! – покатывался я.

– Сделает из тебя клюквенный джем огромным резиновым членищем, – сквозь смех проревел Стальский, показывая предплечье и кулак.

В это мгновение вернулась Сицилия Владимировна. Мы не успели погрустнеть соответственно моменту.

– Рада, что вам весело, – сказала Сицилия, воцаряясь на своём кресле руководителя.

Мы скорбно потупились. Сицилия поправила манжеты и шмыгнула носом:

– Значит завтра заберёте оставшийся тираж из багажника машины?

– Да! Да! Безусловно! – хором заверили мы.

– Тогда не смею вас больше задерживать. До завтра, господа, – Сицилия повернулась вполоборота и начала рассматривать стену.

Мы подскочили с табуреток и, пождав хвосты, бросились к выходу.

– Кстати, – остановила нас Сицилия, – смотрела сегодня новости на «Кефире»: «Да здравствует свобода слова…» – в этом что-то есть. Определённо.

*****

Утро следующего дня. Подъём по будильнику. Лёгкое похмелье. На правом боку обширный синяк, – вчерашняя боевая травма; «вследствие самостоятельного падения на поребрик возле памятника Шаляпина», – запись в протоколе задержания.

Марта крутилась на кухне. «Привет-привет». После водных процедур, я постучался в комнату Стальского; он не ответил. Я зашёл. Глеб спал.

– Вставай, слесарь Коля. Па-да-па-да-па-дам, – слегка повысив голос, проговорил я над его ложем.

В комнате стоял дух сильно закладывающего за воротник жильца. Открыл шторы и дверь на балкон.

– Чёрт! Сколько натикало? – прохрипел Стальский.

– Семь тридцать утра. Разбудить тебя в семь сорок?! – пошутил я.

– Я ещё пьян. Возьми свои права. А что так рано?

– Сто процентов нам будут мотать нервы с возвращением «шесть девять». В одиннадцать открывается «Фанерный Пейзаж», – было бы очень мило с нашей стороны быть там, когда Сицилия придёт на работу.

– Знает ли Сицилия, во сколько обошёлся нам этот тираж? Она жалкие пятнадцать тысяч заплатила, а потрачено было… все… все сорок! – Стальский начал подниматься с кровати.

– Ладно, пойду. Марта там что-то готовит, – я сделал заинтригованный вид.

– О, ноу! Ты должен кое-что знать о моей сестре, чувак, если намерен провести с ней всю оставшуюся жизнь, – ковыряясь в глазах, сказал Глеб.

– С чего ты взял, что я… Ладно, что я должен знать? У неё есть член? У каждого свои недостатки. Я не думаю, что это большая проблема… Если, конечно, член не большой! А-ха-х! – я развеселился. – Я так и знал, что вы с Мартой разделённые после рождения сиамские близнецы. Ты на неё всё время злишься, потому что при операции по разделению всё хозяйство досталось ей! Ха! А тебе ни хрена! – я хлопал себя по коленке и от души смеялся.

– Нет, член покажется тебе досадной мелочью, когда ты попробуешь её стряпню, – Стальского не то в шутку, не то всерьёз передёрнуло.

– Да что там готовить, у нас сплошные полуфабрикаты! – отмахнулся я. – Кинул на сковороду и готово.

– Она даже консервную банку откроет так, что содержимое невозможно будет жрать, – Глеб, наконец, поднял своё туловище с кровати.

– Уверен, ты преувеличиваешь. Не надо делать из еды культа.

*****

– Как? Вкусно? У вас так много блинчиков с творогом, значит, вы их любите, – Марта сидела с довольным видом напротив меня за кухонным столом.

– Спасибо, очень вкусно, – ответил я.

– Так что не ешь?

– Я один съел, я мало ем…

– Правильно, не надо делать из еды культа, – не преминул подколоть Глеб.

Я улыбнулся и неопределённо махнул рукой в сторону Глеба, – мол: «ну, его».

Стальский (который вчера выжрал больше меня в четыре раза) закрыл лицо ладонями, откинулся на стуле и сказал:

– Нет, так дело не пойдём. Мне плохо. Я должен принять ванну. Выпить чашечку пива… Я долго не буду, – Глеб встал и ушёл в ванную.

– Видала синечище, – со значительным видом, продемонстрировал я Марте свою боевую травму. – Полчище фашистских полицаев набросилось на меня, чтобы упечь в застенки. Но меня так просто не возьмёшь. Не-хе-хет…

– Я же видела всё по телевизору.

– И то, как я поскользнулся около памятника?

– Ты как раз выпал из кадра в этот момент, но догадаться было можно.

– Ну, ладно. Пойду собираться.

Я быстро оделся и решил подождать Стальского за чашкой кофе, но проходя мимо зала, был позван Мартой.

– Смотри, кто у меня есть, – Марта держала в руках крысу расцветки «корова».

– Ой! Это ты свою привезла или здешнюю поймала?