V.S. - La Critica (первая книга казанской трилогии)

– А куда детей? – не слишком заинтересованным тоном спросил я.

– Да какая разница?! Отправят на Луну, усыновят, растворят в кислоте, раздадут однополым парам… Целый район высотных домов! Тысячи квартир! Миллионы квадратных метров жилья. Этот посёлок обречён на «девелопмент».

– И что делать? – у меня не осталось сомнений, что Роза Сабировна меня разводит, но в какой-то части её доводы были состоятельны.

– У меня есть человек, который купит твой дом. Конечно, не слишком дорого, но зато за гораздо более приличную сумму, чем ту, которую предложит застройщик, когда придёт время.

– И за какую сумму этот ваш знакомый?..

– Два с половиной миллиона.

На моём лице отразилась полифония чувств; все они были негативные. Роза Сабировна набрала в лёгкие воздуха, чтобы заговорить, но я заговорил первый:

– Мой дом стоит минимум двадцать пять миллионов, – скрывая гнев, чётко проговорил я.

– Помилуй, Вадим! – с искусственным смехом запротестовала Роза Сабировна. – Мы с твоим отцом…

– Мой отец погиб, а мой дом стоит двадцать пять миллионов рублей, даже сгоревший дотла… он стоит двадцать пять миллионов. Я не хочу вас обижать, но вы видимо плохо знали моего папу, если думаете, что сумеете развести его сына, как предпоследнего лоха.

– Вадимчик…

– Как говорится: вы уволены, – спокойно и с облегчением сказал я, положил на стол пятьсот рублей в оплату счёта и ушёл.

Через несколько дней я зарегистрировал право собственности на загородный дом и землю в границах его ограды, предварительно оплатив все долги за коммунальные услуги.

*****

На вечер сегодняшнего субботнего дня (так можно сказать?) была назначена спецоперация по пристраиванию последней сотни первого номера La Critic’и. Я рассказал о нём Стальскому, и он сразу же отказался принимать в нём участие, ввиду «полной маразматичности идеи! Даже для тебя, Аронов!..» Но потом я начал ныть и жаловаться на безынициативность остальной часть команды, тыча пальцем в грудь Глеба, и он согласился.

Для претворения идеи в жизнь нам требовались: стриптизёрши – две штуки (расходы на оплату труда которых я, конечно, брал на себя), промилле в крови – для смелости и куража, кое-какой реквизит из имеющегося в нашей квартире театрального утиля; ещё хотелось бы, чтобы «шесть-девять» довезла (и увезла) нас до крупнейшего в нашем городе караоке-бара, где мы устроим перформанс с одновременной раздачей посетителям газеты и последующим разоблачением нашей маги… нашего дурновкусия. Последнее не обязательно.

Как я и ожидал, Глеб снова пожелал озвучить план действий:

– Мы наряжаемся в сюртуки и визитки персонажей Евгения Онегина, едем в караоке, ты поёшь что-то несоответствующее моменту с двумя стриптизёршами на подтанцовке, а я в это время раздаю La Critic’у недоумевающим и смеющимся над нами гостям. И возможно кто-то будет снимать всё это позорище на телефон, чтобы потом выложить в Сеть. Я всё правильно пересказал?

– За исключением одного единственного нюанса, да, – ответил я.

– Какого нюанса?

– Я буду пьян.

Марту не стали посвящать в подробности, чтобы она окончательно не утвердилась в мысли о нашей невменяемости. Выезд назначили на полночь. «Как раз то волшебное время, когда твои мозги превратятся в тыквенную кашу», – остроумно заметил Стальский. В половине первого – по дороге в караоке «Позолоченный Микрофон» – мы должны были забрать знакомых глебовских стриптизёрш, но в последний момент – когда мы уже сели в «шесть-девять» и даже завели двигатель – они позвонили и соскочили с темы под предлогом сильной загруженности в субботнюю ночь. Главный стимул посетителей караоке смотреть на сцену испарился. Мы сидели в дореволюционных нарядах в почти дореволюционном транспортном средстве и не знали что предпринять.

Невдалеке, на первом этаже соседнего дома был бар и лотерейный клуб. Около этих двух точек притяжения сейчас толкалась местная гопота и алкашня, – не иначе собрание акционеров этих двух коопераций. На лавочке, подпирая друг друга боками, сидели два весьма и весьма колоритных алкобомжа, которых было тяжело отличить по половому признаку друг от друга. Я вышел из машины и подошёл к ним. Стальский тем временем отвинтил окно, чтобы слышать то, что я им говорю. Я сказал следующее:

– Милостивые господа, не знаете ли кого-нибудь, кто желал бы срубить по пятихатке на рыло за час несложной творческой работы? И немного крепкого спиртного прямо сейчас в качестве пролога.

Оба деграданта, как примерные ученики, подняли руку. Меня всегда восхищала молниеносная понятливость, остроумие и глубокая эрудиция этой прослойки граждан. Скажи я на одном дыхании нечто витиеватое какому-нибудь менеджеру среднего звена, у него тотчас бы произошёл сбой в мозгу, и обращённые к нему слова представились бы просто набором звуков. Эти же господа не только мгновенно разглядели во мне человека, с которым можно вести дела, но и проанализировали вероятный характер предлагаемой им работы; каким образом? Да хоть по моему внешнему виду. Намётанный глаз сразу разглядит во мне человека, вращающегося в театральных кругах, или сбежавшего из дурдома, – я же был не только в сюртуке, но и в цилиндре. Я объяснил им драматургию, они согласились с режиссерским замыслом, и сделка была заключена. Естественно им не нужно было раздеваться под музыку, достаточно просто подтанцовывать в ритм, как умеют только они. По рукам (образно говоря) ударили. Я тут же занял очередь в зарешёченное окошко бара, чтобы купить огненной воды для вдохновения, себе и новым коллегам. Через четыре с половиной минуты дошла моя очередь, и я купил две бутылки водки-с, а также две коробки апельсинового сока. Пока стоял в очереди, кто-то позади меня вновь вошедшему сказал: «Я за тем парнем, который за мсье Сваном», имея в виду меня; это заставило меня вспомнить Сергея Довлатова, некогда стоящим в очереди за пивом в костюме Петра Первого, а также в очередной раз удостовериться в феноменальной начитанности некоторых конченных алкашей.

Почти весь путь до «Позолоченного Микрофона» мы с Глебом проехали высунувшимися из окна, чтобы не задохнуться насмерть от аромата наших новых коллег.

Когда Стальский парковал машину около караоке, я уже был в состоянии полной готовности к спектаклю, – осушил треть бутылки; и пару глотков сока не забыл сделать. Нашим артистам пить их угощение, до отработки номера, было строжайше воспрещено, – ведь все мы знает: что становится с алконавтом после первого же глотка, а мысль о водяре-с подхлестнёт их творческий порыв. Глебу мною была выдана сумма наличных средств в размере десяти тысяч рублей купюрами по тысяче и пятьсот, которые он должен был тратить с умом на следующие цели: первое – по тысяче в карман каждого охранника, который будет не пускать в заведение нас или наших ручных бомжей; второе – тысячу (не больше) администратору, который будет чинить нам препятствия внутри; третье – пятьсот или тысяча сверх таксы – за возможность исполнить песню без очереди!