V.S. - La Critica (первая книга казанской трилогии)

– Смешно, умник. Познакомься: это Адольф.

– Как-то неудобно звучит, учитывая ваше с Глебом происхождение. Или вы потом ритуально уничтожите Адольфа?

– Вот ещё! Я люблю моего Адольpha. «Ph» в конце имени.

– Оу!.. «Ph», – тогда ладно.

– Хочешь подержать? На!

Я взял из рук Марты крысу. Я люблю всех животных, крыса тоже живая душа.

– Какие смешные лапки, – приблизил Адольphа к глазам я. – Пахнет как щенок.

Крыса вцепилась своими смешными лапами в мои очки и не желала отпускать. Пришлось временно отдать очки Адольphу.

– Знаешь, они очень умные, – Марта вопросительно посмотрела на меня.

– Да, знаю. Именно эту породу умных крыс ловили на мелком мошенничестве в московской подземке, – я без тени улыбки смотрел на собеседницу; изображение в отсутствие очков было нечёткое.

– Да, я так тебя себе и представляла, – задумчиво произнесла Марта. – Когда Глеб упоминал тебя. Редко. Я имею в виду не внешность, а манеру…

– Для меня это неожиданность, право. А что ты в этот момент делала, когда меня представляла? Принимала ванную? Готовилась ко сну? Трогала себя?

– Давай сюда Адольphа, – она взяла у меня из руки крысу.

Адольph по-прежнему сжимал в лапе дужку моих очков.

– Отдай дяде очки… Отдай-отдай, Адик. Дядя без них ничего не видит, опять промахнется мимо унитаза…

– Это не я! Это Стальский с высоты своёго птичьего полёта попасть не может! – возмутился я.

– Да-да, отдай, мой хороший…

Разговаривать с животными как с детьми – не глупо, глупо – разговаривать с животными как со взрослыми.

*****

В двенадцать часов пополудни мы со Стальским уже сдали обещанную тысячу экземпляров в «Фанерный Пейзаж» и думали над тем, куда пристроить оставшиеся полторы тысячи.

– Мы вчера пустили по ветру, в прямом смысле, пятьсот экземпляров? – сообщил Стальский, когда мы сидели в «шесть девять» на парковке «Пейзажа».

– Плюс-минус, – подтвердил я.

– Теперь куда?

– Давай по сотне штук закинем в каждое заведение, о котором писали. А что делать? Шубе сотню отгрузим, заодно бабки с него стрясём.

– Давай, сейчас пробки только, – Стальский откинулся на пассажирском сиденье и надел очки.

– Эй, ты что? Спать собрался? – я возмутился таким поворотом дел.

– Да, а что такого? Разбудишь, когда доедешь до первой точки. Или сам сбегаешь – отнесёшь, потому что пожалеешь меня и дашь выспаться.

*****

К восьми часам вечера у нас на руках оставалось около ста экземпляров La Critic’и. Стальский, посвежевший после продолжительного сна, курил в окошко, время от времени высказывая предположения о том, куда закинуть остатки тиража.

– У меня есть идея о том, куда пристроить последнюю сотню, – уверенно сказал я.

– И куда? – заинтересованно спросил Глеб.

Я, зевая, ответил:

– Вечером расскажу, заодно подробности обсудим. Я выйду около метро, – Ксю что-то вкусное покурить достала, – съезжу. Ты уже могЁшь рулить?

– Ага, – тоже зевая, ответил Глеб.

Мы порядком устали. Я надавил рычаг, и кресло «шесть-девять» отъехало назад до упора. Я открыл дверь и вышел, махнув Стальскому на прощанье.

Час назад, как раз когда я покидал машину, чтобы отнести очередную стопку газеты в очередное заведение, позвонила Ксюша и попросила прощения за вред, причинённый моему телу её сигаретой. Она сказала, что негоже умным людям расставаться подобным образом, и пригласила на чай. Я сделал вид, что вовсе на неё не злюсь за тот эпизод и принял приглашение. М-да, журналистские факультеты всех университетов мира – рассадники всякого рода вкусняшек.

*****

В одиннадцать вечера я был уже дома. В комнате у Марты горел свет, а Глеб – я так понял – снова ужрался вусмерть и находился в своём жилом помещении. Дверь зала приоткрылась, – из щели показалась половина лица Стальской.

– Эй, Марта, – сказал я.

– Эй, Вадим… – ответила Марта, открывая дверь нараспашку.

Я решил, что это приглашение зайти поболтать, и не ошибся. Заняв своё кресло, сделал глубокий вдох:

– Марта, я хочу сказать тебе спасибо. За то, что приехала за нами в отделение полиции. За то, что ты выказала обеспокоенность нашей судьбой. Моей судьбой. Я немного подзабыл те ощущения, которые испытываешь, когда кто-то о тебе тревожится. Надеюсь, я тебя не смутил, говоря всё это?

Пока я произносил речь, Марта ходила по комнате, не находя себе места; затем прислонилась попой к подоконнику и скрестила руки на груди. Эта поза выдавала желание защититься, но выражение лица не соответствовало ей; подробностей происходившей внутренней борьбы я разглядеть не мог, поскольку плохо знал объект. Я набрал в лёгкие воздух и разразился следующей речью:

– Твой брат для меня – особенный человек. Мне нравится всё, к чему он прикладывает усилия, и даже если он, ну, скажем, начнёт мазать стены своими какашками, и меня спросят, что я по этому поводу думаю, – я отвечу: «Не суйтесь. Парень знает, что делает»…

– Что конкретно ты хочешь сказать, Вадим?

Я, излишне жестикулируя, предпринял попытку объясниться:

– На самом деле речь идёт о тебе… Решив быть с тобой с самого начала откровенным, скажу, что, из-за твоего брата, отношусь к тебе предвзято хорошо, но, без всякого сомнения, ты стоишь гораздо больше всех мыслимых авансов.

Марта в течение нескольких секунд внимательно смотрела на меня, затем спросила:

– Ты сильно обкурился?

– Порядком, – серьёзно и грустно проговорил я, а в следующее мгновение согнулся пополам от смеха.

Марта тоже смеялась, естественно, надо мной. Нам как будто было легко друг с другом. Мне было легко.

Я предложил приготовить чего-нибудь на скорую руку. Марта приняла идею с энтузиазмом.

После еды наступило умиротворение.

– Ты вкусно готовишь, – сказала Марта, откинувшись на спинку кресла. – Я помою посуду.

– О, спасибо, ты отлично моешь посуду, – хихикнул я, но смеяться дальше больше не хотелось.

Марта ушла с тарелками на кухню. Я включил телевизор.

«Митинг оппозиции прервало неожиданное появления…» – мы не платили за антенну, поэтому телевизор ловил плохо. – «…В итоге выяснилось, что это были представители независимой газеты, которая называется «Ля КрИтика».

– «Ла КритИка», идиоты, – прошептал я.

«В содержании номера не выявлено материалов оппозиционного характера…» Вернулась Марта. Я выключил звук.

– И почему вы подружились? – без всякого вступления спросила Марта.

– А… Мы подружились? Разве?.. – я размышлял над её вопросом. – Ответов может быть много. Например: я нуждался в сильном и смелом партнёре, мне импонирует образ мыслей Глеба, мы сошлись на общей страсти к саморазрушению, мы оба считаем себя лучше других людей, мы оба любим роскошь и декаданс, мы оба внутренние нарциссы, мы оба желаем оставить след на Земле. А зачем Глеб общается со мной, я не знаю. Скорее всего, это взаимовыгодные, взаимозависимые отношения. Подробности его ощущений лучше спросить у него лично.