Сева Украинец - Кладбище желаний, пристанище надежд

Человек с камерой направил на меня объектив. Не, мусора поганые, расколоть по горячему меня решили, типа пока не пришёл в себя? Не получится – подумал я про себя. И тёлочку свою я вам не сдам, не на того нарвались. Я оттолкнулся ногами от пола и стул опрокинулся назад. Со всего размаху ударяюсь затылком о плиту. Потом переворачиваюсь на бок и начинаю биться в конвульсиях как эпилептик, закатывая глаза.

На полу под щекой чувствую что-то липкое. Это кровь из рассечённого затылка. Сработало. Капитан в недоумении подскочил, начал кричать остальным, чтобы меня держали и вызвали скорую.

03.06.2005

Сижу в камере. Начинается ломка. Всё как обычно – озноб, головная боль, ломит кости, понос, сопли. Дело для меня уже привычное. На этот раз я решил держаться до последнего. Не знаю, что там предъявляют Неле, но я её сдавать не собираюсь. Если против неё ничего серьёзного нет, тогда нужно просто перетерпеть и не наделать глупостей. Может быть удастся договориться с мусорами, о чём-то, или тупо откупиться. Мы так уже делали несколько раз. Но тогда нас так серьёзно не трамбовали, да и в КПЗ не закрывали. Как говорится у гаишников, договаривались на месте. Вдруг за железной дверью послышался лязг ключей. Ну вот, значит я всё правильно рассчитал, сейчас поведут на допрос…

В кабинете с меня сняли наручники, разрешили сесть на стул. Передо мной за столом сидел всё тот же молодой капитан, только в штатском. Без формы он выглядел не так солидно и ещё моложе. За спиной у двери стоял ещё один опер. Наверное, на случай если я захочу выкинуть что-то подобное как в квартире. Или просто для того, чтобы было удобнее меня бить. Допрашивают обычно по двое. Так расколоть легче. Один спокойный и добрый. Второй злой и агрессивный. Один обычно бьёт, а второй вроде того как даже жалеет. Хотя бывает по-разному. Могут и вдвоём отметелить. Морально я настроился на пытки и думаю им меня не сломать.

Буду до конца косить под дурачка. Но, как ни странно, бить меня не стали.

– Алексей Петрович, вы можете сколько угодно дурку валять, но вам и вашей сожительнице, гражданке Коломиец, это не поможет – начал капитан.

– За вами и вашим притоном уже три месяца ведётся оперативное наблюдение с подробной фиксацией всех фактов противоправных действий.

– Капитан достал со стола и разложил передо мной штук тридцать фотографий, где были запечатлены я и Неля с разными людьми и в разных местах. Сейчас гражданке Коломиец вменяется сбыт, хранение и содержание притона. С учётом рецидива ей грозит до пятнадцати лет строгача. Вы же, Алексей Петрович, имеете все шансы пойти как соучастник. И тогда, думаю, червонец Вам обеспечен. Причём заметьте, мне от Вас ничего не нужно. У меня достаточно улик и показаний, чтобы вас засадить. Но, я обязан Вам разъяснить, что Ваше чистосердечное признание и сотрудничество смягчат вину. А поскольку Вы являетесь лицом, систематически употребляющим наркотические вещества, то Ваши действия можно расценивать как несознательные. Или, скажем, суд может принять во внимание то, что Ваша сожительница принуждала Вас помогать ей в преступной деятельности и способствовала к развитию у Вас патологической зависимости. Тогда Вам грозит не более пяти лет. А может быть и условно. Плюс к этому вы будете обеспечены на всё время следствия и содержания в КПЗ препаратами по так называемой Программе Замещения – капитан пристально посмотрел мне в глаза, заметив, что на последней его фразе я заметно оживился.

– Вы ещё, наверное, не знаете, что такое замещающая терапия?

Я возбужденно закивал. Капитан удовлетворённо улыбнулся:

– Это программа разработанная и внедряемая у нас в стране одним авторитетным американским фондом. Вместо наркотиков зависимым предлагают абсолютно легально и заметьте бесплатно подконтрольно принимать препарат «Метадон». И никаких ломок, поисков наркоты и всего такого. Так что подумайте над моими словами. У Вас есть ровно два дня. Потом все Ваши признания будут уже бессмысленны. Вы пойдёте как соучастник.

Капитан продолжал что-то с умным видом говорить, но я его уже не слышал. Мысли были совсем о другом. Что же делать? С одной стороны, сдавать Нелю это предательство, а с другой, ведь я ей уже ничем не помогу. Судя по всему, бедолаге на этот раз не выкрутиться. А мне паровозом идти, какой понт? Хотя, может это такая мусорская комбинация, чтобы меня расколоть? Не похоже, уж слишком складно поёт мусорок. Меня отвели обратно в камеру

Что же делать? Что делать? Сомнения терзали меня. За все сорок минут в кабинете у оперов я практически не сказал ни слова. С меня ничего не требовали и даже ни разу не о чём не попросили. Это, по меньшей мере, странно. А что если на самом деле мои показания уже ничего не значат и через два дня на меня нацепят клеймо подельника? И тогда всё, пиши пропало. На десять лет в тюрягу!!???

Наступила ночь. Все мои сомнения развеяла жуткая ломка.

05.06.2005

С пяти утра долблюсь в дверь, требую, чтобы сообщили капитану, что я согласен давать показания. Терпеть больше нет сил. Прошу, чтобы вызвали врача и дали мне хоть что-нибудь, чтобы снять ломку. В девять утра меня ведут в кабинет. Там уже ждёт капитан и врач. Дают выпить какую-то приторную жидкость. Через пол часа ломка отпускает. Чувствую себя опять человеком. До самого вечера с капитаном и его помощниками документируем мои показания в отношении Нели. Пришлось дать весь расклад.

08.10.2005

Сегодня суд вынес решение. Неле дали девять лет. Мне три года условно. Оказалось, что мусора блефовали. Кроме пачки фотографий, на которые я купился, у них ничего на нас не было. Уже по моим показаниям раскрутили дело, нашли и покололи подельников.

Батя опять приволок кучу справок о своей инвалидности, характеристику со школы и всё такое. Так что меня, можно сказать пронесло. Но главное, что теперь я не просто наркоман, а участник Программы Замещения. Я каждое утро принимаю метадон и целый день чувствую себя нормально, как обыкновенный человек.

05.12.2005

Я опять живу в Сумах. Ну как живу, существую. Каждый день одно и то же. Утром пешком иду в поликлинику. Там или на приём к врачу, это если нужно откорректировать дозу, или сразу в окошко выдачи за метадоном. Выпиваю жидкость в пластиковом стаканчике, расписываюсь в журнале, и всё, свободен. Потом иду домой и целый день сижу там. Иногда делаю кое-что по хозяйству, но, в основном, бездельничаю. Слоняюсь по двору, когда хорошая погода, курю, пью чай, смотрю телевизор, читаю старые книжки. У меня даже одежды приличной нет, чтобы выйти в люди. Правда один раз в неделю, по субботам, я всё же выхожу в город. Нужно отмечаться у инспектора в УВД, я ведь на условном. Для такой прогулки приходится брать штаны и куртку у бати. Отец доволен тем что я сижу дома. Он считает, что это меньшее из зол. Как он говорит – главное, что живой, здоровый и у меня на виду. Бизнес его похож на старую скрипучую телегу, которая, не смотря ни на что, вопреки законам логики и здравого смысла, всё ещё катится по дороге за измождённой клячей. Соответственно, кляча это и есть мой старик. Хромая, больная, но очень трудолюбивая и упрямая кляча. Иногда я смотрю на него и не понимаю откуда у него берутся силы. Когда люди заходят в его магазин, то они видят аккуратно одетого, приятной внешности, улыбчивого продавца. От него так и веет позитивом. Многие клиенты ходят за товарами именно в этот магазин только из-за отца. Он всегда подскажет, хорошо обслужит, максимально проявит внимание и напоследок ещё пожелает всего самого хорошего. Но стоит ему прийти домой, как он словно разваливается на глазах. В день папа выпивает полтора десятка разных таблеток. Вечер у него уходит на процедуры для покалеченной ноги и лёгкого. По ночам он громко стонет и кричит от боли. Но каждое утро, в шесть часов, невероятными усилиями соскребает себя с постели, приводит в порядок и опять идёт на работу. И так каждый день, без выходных. Всё-таки отец очень мужественный человек. А ещё он, всё же, очень меня любит, хоть никогда об этом не говорит. Это видно по его глазам, когда он с грустью смотрит на меня, своего сына. На того, кто когда-то был его надеждой. А теперь сидит у него на шее тяжёлым бременем.