Пётр Геничев - Неистовый скальпель

– Да ладно тебе, Федька. Не вгоняй меня в краску. А если серьёзно – что бы я делал без вашей помощи, ребята?

– Не надо благодарностей, мы всегда готовы помочь, – весомо выступил студент, единственный в пиджаке. – Можем даже скинуться по полтиннику, а то и по рублю, если твоему механическому чуду нужны ещё какие-то детали. Так ведь, хлопцы?

– Спасибо, Витёк, скидываться не надо. Но вот если ты захочешь купить мой свитер, связанный мамой, то я готов его уступить.

– А ты в чём останешься? Другого же у тебя нет, да и вряд ли предвидится.

– Зачем он мне, обойдусь. А деньги сейчас и правда очень нужны – на две серебряные пластинки, которыми надо бы заменить жестянки в механическом сердце. Я высмотрел в комиссионном на Арбате столовый нож и вилку, массивные, из чистого серебра. Их легко расплавить и отлить обе пластины.

– Ну, раз такое дело – беру твой свитер. Тащи его сюда, пока я не передумал! И только если сойдёмся в цене…

Вечеринка обещала затянуться на всю ночь, но в одиннадцать вечера её прервала бдительная вахтёрша, не пожелавшая разделить пирушку студиозусов.

Как назло, в тот вечер дежурила самая несговорчивая и строгая блюстительница общежитской дисциплины.

V

Очередное заседание учёного совета МГУ ожидалось как вполне рядовое, рутинное, и должно было уложиться в отведённое время. Семестр оказался довольно спокойным, без громких научных открытий, но и, слава богу, без серьёзных чрезвычайных происшествий, которые для краткости именовались ЧП.

– В заключение, коллеги, заслушаем краткий доклад товарища Золотницкого. Нет возражений? –ректор окинул присутствующих строгим взглядом. Он предназначался тем, кто украдкой начал позёвывать и поглядывать на часы.

Возражений никто не высказал. К массивному овальному столу из карельской берёзы решительно приблизился престарелый профессор в пенсне. Он суетливо порылся в чёрной дерматиновой сумке, достал грушевидный предмет с торчащими в разные стороны резиновыми трубочками и разноцветными электрическими проводами.

Торжественно поднял его обеими руками над головой.

– Уважаемые товарищи, дорогие коллеги! Мне довелось стать свидетелем поистине невероятного, а, можно даже сказать, исторического события, в которое я и сам ещё недавно отказывался поверить.

Вот в чём суть дела. Пытливый паренёк по фамилии Дементьев, из крестьян, третьекурсник нашего факультета с отделения «Физиология животных», сконструировал и своими руками слепил вот эту штуковину, которую назвал ни много – ни мало механическим сердцем. И оно смогло временно взять на себя функции живого сердца собаки! В результате самая обыкновенная, тощая шелудивая дворняга, прожила с этой примитивной механикой два часа и двадцать семь минут!

Присутствующие недоумённо переглянулись. Нависла продолжительная неловкая тишина, которую нарушил, наконец, басовитый голос:

– Коллега, Вы, наверное, хотите сказать, что эта штуковина не заменила сердце пса, а была подключена к его телу, и не успела его умертвить. Пожалуйста, формулируйте свои мысли чётче, чтобы не вводить нас в заблуждение и не терять время на пустяки, – нахмурившись, изрёк седовласый профессор с горделивой бородкой клинышком.

– В том-то и дело, что предварительно из грудной клетки подопытного животного было извлечено его собственное сердце! Повторюсь – я присутствовал на эксперименте от начала до конца и видел это собственными глазами. Как и то, что собака просуществовала без малого два с половиной часа! Невероятно, но факт…

– И что этот факт означает для отечественной науки или практики, позвольте Вас спросить? – вскинулся молодой профессор. – Я как декан медицинского факультета смею утверждать, что это похоже на чистую случайность – вам попалось редкое по выносливости животное. Его предсмертные конвульсии необычно затянулись, а вы, биологи, приняли это за продолжение жизни.

– Да, вполне вероятно, – поддержал коллегу тучный декан физического факультета. – Речь в этом случае может идти о некой механистической инерции организма, вызванной выбросом накопленной собакой энергии…

– А мне, как историку, позвольте поинтересоваться совсем другим, но не менее важным аспектом, – не упустил возможности напомнить о себе заместитель декана исторического факультета. – Какова цель данных опытов на биологическом факультете? Чему там учат студентов? Чего хотят добиться преподаватели, в чём состоит, так сказать, потенциальная материальная отдача, их вклад в строительство социалистического общества в нашем Отечестве? Какими достижениями университет сможет отрапортовать товарищу Сталину теперь, ровно через двадцать лет после победы Великого Октября? И, наконец, зачем будущие биологи издеваются над самыми верными друзьями человека, подвергая их мучительным предсмертным пыткам? Это, по меньшей мере, омерзительно! Какая-то бесовщина, честное слово!

– Мне кажется, – неуверенно возразил профессор Золотницкий, – что это первый в мире удачный опыт по замене такого жизненно важного органа, как сердце. Наш эксперимент может означать преодоление какого-то научного рубежа. Сначала тщательно разрабатывается техника по подмене больного сердца у животных, а потом – как знать? – и у людей. Конечно, в очень далёком будущем, быть может, лет через сто…

– Вот тогда-то и придётся всем нам собраться здесь снова, чтобы подробно обсудить всемирное достижение наших пионеров биологической науки. А пока это – чистой воды блеф! –выкрикнул замдекана исторического факультета.

В зале раздался сдержанный смех, постепенно переросший в громкий хохот. Ректор с большим трудом сохранял серьёзное выражение лица. Но вскоре и он украдкой вытер уголки глаз носовым платком. Встав, громко сказал:

– Объявляю заседание учёного совета закрытым. Всем спасибо за плодотворную работу, товарищи! До новой встречи в этом зале. Она непременно состоится, и, смею вас заверить, ещё в этом столетии.

Усталые, но довольные, учёные мужи весёлой гурьбой направились к высоченным дверям.

VI

Летом 1941-го мужская часть бывших сокурсников Дементьева добровольно явилась на призывные пункты. И почти всех вчерашних студентов, за исключением парней, забракованных даже не слишком придирчивой медицинской комиссией по причине близорукости и прочих недугов, отправили на фронт.

Одним из первых отбыл Владимир. И сразу же попал в крупный передвижной госпиталь, в котором помогал опытным хирургам. Совсем скоро ему стали доверять несложные операции. Особенно горячие деньки выдались в сражении на Курской дуге, где танки полыхали, как спичечные коробк и. Зачастую вместе с танкистами…