Владимир Берязев - Моя ойкумена. Заметки. Дневники. Лирическая хроника
- Название:Моя ойкумена. Заметки. Дневники. Лирическая хроника
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:9785449092083
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Берязев - Моя ойкумена. Заметки. Дневники. Лирическая хроника краткое содержание
Моя ойкумена. Заметки. Дневники. Лирическая хроника - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Моя ойкумена
Заметки. Дневники. Лирическая хроника
Владимир Берязев
Иллюстратор Сергей Дыков
© Владимир Берязев, 2021
© Сергей Дыков, иллюстрации, 2021
ISBN 978-5-4490-9208-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Заметки. Дневники. Лирическая хроника
Предисловие. Путём зерна, тропой тысячелетий
В конце двадцатых годов прошлого века из деревни Каменка Алтайского края вышла подвода, груженная нехитрым скарбом и домашней утварью, сопровождаемая сухоруким, рыжим крестьянином и его семейством. Двигались медленно, через Салаирский кряж, таежными тропами, обходя болотные топи и буреломы. В пути лошадь, распоров брюхо, померла, и путешествие вскоре завершилось. Пропутешествовали, в общей сложности, семьдесят километров. В итоге осели в городе Прокопьевске Кемеровской области. Крестьянина звали Федор Берязев. С ним стали горожанами его глуховатая, по-деревенски простая и от природы наивная, даже где-то юродивая, жена и четверо разновозрастных детей. Бежали они от незадолго до того начавшейся коллективизации. Федор Берязев был мужик чуткий и смышленый и всю бессмысленность и ужас этого преобразования уразумел довольно скоро. Перед отъездом он распродал скотину и большую часть домашнего добра и, тем самым, обеспечил себе и семье некоторую свободу на время переезда и переустройства. В Прокопьевске, однако, он прожил не долго и перед самой войной умер, то ли от нужды, то ли от чахотки, а вернее всего, от того и другого. Семья осталась без кормильца, дети пошли работать по разным местам. Один из них, Алексей Берязев, в четырнадцать лет, в конце сорок первого года, устроился на завод токарем, «точить танковые стартеры». Паренёк он был сообразительный, память имел великолепную, до войны успел окончить семь классов школы. Времени на дальнейшее образование в военные годы не оставалось. Дети, женщины, старики да калеки в тылу еле управлялись со все возраставшими потребностями фронта. Когда война миновала, устроился токарем на шахте имени Дзержинского, где всю свою жизнь и проработал. Чуть позже обзавелся семьей, в которой на свет, после старших сестры и брата, в 1959 году, появился Владимир Берязев.
Мать его, Евдокия Александровна, родом из другой алтайской деревни, Еланда. После войны, подавленная тоской и нищетой, она, по сути, сбежала из родной деревни в Прокопьевск. Родные дали ей в дорогу поросенка на веревке, то ли в спутники, то ли на потребу, но тот, не выдержав длительного перехода, сдох, как только она пришла в город. Образование у нее было – школа-десятилетка, после которой она сразу устроилась на местный хлебозавод, где всему, что было для работы надобно, и научилась. Женщиной она была доброй и заботливой, жила, можно сказать, только для мужа и детей. Алексей Берязев, хоть иной раз и выпивал, работы никогда не оставлял и о своей семье, как мог, заботился.
В 1976 году пассажиры идущего в сторону Центрального рынка трамвая могли видеть молодого человека, с удивлением и ужасом разглядывающего компостер, и явно не понимающим, как соотносится этот аппарат с только что купленным на остановке билетом. Дело в том, что в родном Прокопьевске билеты не компостировали, а просто продавали прямо в транспорте, как это делается у нас сейчас. В конце концов, верная последовательность действий была найдена, и вскоре юноша уже спускался по улице Каменской к институту народного хозяйства. Как вспоминает сам Берязев, человеком он был тогда диким, порывистым. Когда, подав документы на факультет материально-технического снабжения, он не прошел по конкурсу, то первой мыслью было отказаться от всего этого и вернуться в Прокопьевск. Впрочем, по здравом размышлении, он решает остаться и поступает на другой факультет, на статистику. Это позволило ему остаться в Новосибирске, городе, к которому с тех пор он привязан ничуть не меньше, чем к городу святого Прокопия. За четыре года обучения в институте Берязев ассимилировался, стал полноценным новосибирцем. В это время не столько разгульная студенческая жизнь, не столько новоприобретенные познания в области народного хозяйства, сколько новый круг людей и мыслей были наиболее важными для молодого поэта.
Способности к сочинительству, если не сказать поэтический дар, проявились у Владимира Берязева в самом нежном возрасте. В его случае мы имеем дело с явлением, в принципе, довольно редким, когда врожденное ощущение ритма и звучания слов совпадает с необходимым для поэтической деятельности мировосприятием. Ведь очевидно, что некоторые общественные «формы жизни» являются гибельными для стихотворчества, несовместимыми с ним. У Владимира Берязева, как представляется, все происходило наоборот, то есть дар слова определял сам способ бытия, оформляя внешний и внутренний мир по своим канонам, превращая хаос человеческого быта в упорядоченное ритмом и гармонией бытие. Будучи не полных двух лет, он, еще не умея читать, мог на память воспроизводить довольно большие поэтические тексты. Создавая видимость чтения, он, глядя на текст, сопровождающий картинки с изображением пушкинских персонажей, повторял наизусть фрагменты поэм, ни на йоту не искажая ранее слышанный оригинал. Такое мгновенное запоминание со слуха с последующим воспроизведением, разумеется, вызывало бурную реакцию восторга у родителей. Сам сочинять он начал еще в школе. Понятно, что это были какие-то шутливые импровизации для друзей, всегда готовых похохмить, или стихотворения «на случай», по заданию учителей, к той или иной знаменательной дате. Легкость в «общении» с довольно сложными поэтическими произведениями вселила в него уверенность, что дело это несерьезное, доступное всем и каждому, и потому заниматься им, придавая поэзии «излишнюю» значимость, не стоит и не следует. К такому, действительно, парадоксальному мнению привел его природный поэтический дар.
Понимание ценности и осмысленности этого дара пришло только годам к восемнадцати, в пору перехода от беззаботной, в общем-то, юности к более зрелому состоянию души. Получив первую долю любовных мучений и столкнувшись с присущей советскому времени безысходностью и безбожием, Владимир Берязев вдруг увидел в поэтическом творчестве выход и отдушину. Поэзия оказалась своеобразной прорехой в замкнутом мире, из которой пробивался неяркий свет, утверждавший существование какого-то другого мира, во всем неподобного здешнему, посюстороннему. Как утверждает сам Берязев, все началось с мысли о смерти и ощущения пустоты. Смерти не только человеческой, но смерти как феномена, как проекции неискоренимого зла.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: