Игорь Мосин - В поисках счастья

Прислонясь спиной к лиственнице, осмотрелся. Вроде тихо. Держа двустволку в руке, оттолкнулся правой ногой, неспешно продолжив движение: Только мишки мне недоставало! Чего его проснуло?! А как ему не проснуться, когда весь год ни орехов, ни ягод!

Рассуждения прервал дальний крик воронов. Охотник насторожился. С запада пролегал полузаброшенный тракт, по которому, судя по недовольному карканью птиц, шёл чужой. Вороний крик стал ближе, смешавшись с трескотнёй сорок: птицы перелетали с дерева на дерево, обозначая путь незваных гостей.

Затаившись за кустом смородины-дикуши, укрытой высоким сугробом, решил пропустить незнакомцев. Вдали показались двое. Первый, обутый в сапоги, с винтовкой на плече, «пританцовывал», похлопывая себя руками по бокам, создавая излишний шум – озяб, понял Гришка. Второй прихрамывал, опираясь на длинную палку. Скорее всего, идёт в чужой обутке, оттого и ноги натёр. Лямки тяжёлого вещмешка прикрывали погоны – значит, не красные. Шли торопясь, то и дело оглядываясь. На впалых щеках отросшая щетина, осунувшаяся походка, офицерские шинели «не первой свежести» – по всему видно, в пути давно, уходят от кого-то.

Снег заскрипел рядом с сугробом.

– Что, Павел Витальевич, привал?

– Да, Женя, сил нет – надо портянки перемотать, совсем ноги сбил.

Сжимая в руке ружьё, Гришка следил, как Женя помог спутнику снять мешок, открыв погоны штабс-капитана. Тот, опустившись на снег, прислонясь спиной к мёрзлому стволу, с усилием стянул правый валенок и, пошевелив затёкшими пальцами ног, начал перематывать портянку.

Чиркнула спичка, наполнив лесной воздух серным запахом.

– Не курите в лесу, сколько раз говорил.

– Так нет никого!

– Это только кажется. Человек всегда умудряется оставлять следы своей неразумной деятельности. Кстати, вы никогда не задавались вопросом, почему разумные следы нашей цивилизации канут в лету, а неразумные порождают новые проблемы и беды, разрастаясь до вселенских катастроф. Нет? А вы задумайтесь, – ловко намотав портянку, натянул валенок, подняв погасшую спичку. – Здесь нет никого пока, но пройдёт время, и брошенная вами спичка может обернуться следом, указывающим, где нас искать.

– Павел Витальевич, обугленная спичка сгниёт в снегу на второй день. И отчего это не может быть спичка местных охотников или кого-то ещё…

– Нет у местных охотников такой спички. А если по нашему следу уже идёт господин ротмистр – табачный дым выдаст нас скорее отпетого провокатора. Потому загасите вашу «Гусарскую» папиросу.

Жадно затянувшись, Евгений затушил папиросу о кору дерева, бережно спрятав окурок в вынутый из кармана потёртый кожаный портсигар.

– Не сочтите за труд, понесите мешок, я совсем расклеиваюсь.

– Будет исполнено, – надев вещмешок, помог старшему офицеру подняться, – готовы, господин штабс-капитан?

– Так точно, – оправившись, оглянулся вокруг, – погода не на шутку портится, давайте поторопимся. Шагом марш! – скомандовал полушутя.

Гришка лежал, провожая путников внимательным взглядом: – Откуда идут и куда? Его это не касается – прошли и прошли…

…Сделав шаг по направлению к дороге, Камаргин решительно развернулся и вошёл в подъезд.

Ржаво скрипнув, дверная пружина заявила негодующий протест. В разбитые окна порывисто влетал февральский ветер, раскачивая свисающую с потолка чёрную пылевую паутину. Привыкнув к полумраку (уцелевшие замызганные окна с трудом пропускали свет), неуверенно поднялся по выщербленным ступеням, брезгливо осматривая обшарпанные, пахнущие сырой штукатуркой стены. Тишина давила: склеп в двенадцать квартир. Вспомнился Даргомыжский: двенадцать часов по ночам / из гроба встаёт барабанщик /и ходит он взад и вперёд / что делает здесь бывший мальчик? Поднявшись на четвёртый этаж, остановился у двери с цифрой «12».

Пришёл, что дальше?

Рука машинально раскачивала зажатый в кулаке шарф – к себе, от себя, к себе, от себя.

Дальше надо позвонить. – И? – Откроют. – А я? – А ты спросишь, кто там сейчас проживает. – Зачем?

Костяшки пальцев нечаянно ударили в дверь.

– Кто там?

От внезапности вопроса отшатнулся.

– Кто там? – повторил из-за двери женский голос.

– Я, – ответил с неожиданной готовностью.

Глупее не сказать. Кто – «я»? В самом деле, кто такой этот я? Понятно, Камаргин, Николай Сергеевич, шестидесятого года рождения, женат, заместитель начальника Департамента культурной политики, но здесь это при чём? Кто я вообще такой? Как ответить на вопрос: кто там? – Человек! Абсурд. Кто ещё на этой планете может постучать к вам в дверь? Бегемот? Так кто же я – друг, враг, брат, сват? – вдруг рассмеялся:

– Сантехник!

Дверь открыли. Яркий солнечный свет бил женщине в спину, оставляя лицо в тени. Улыбнувшись, спросила:

– Как всегда – шуточки? Заходи, я опаздываю. Лекарство отцу купил?

Откуда она знает про отца и лекарство? – вздохнул с облегчением – меня с кем-то перепутали.

– Забыл?!

Глаза привыкли к освещению. Женщина повернулась в профиль, её лицо отдалённо напоминало…

– Коля, не стой истуканом, раздевайся!

Озноб пробежал по спине: Аня?! Эта женщина – Аня? Она до сих пор здесь живет? Но этого не может быть! Когда она вернулась и какой отец? Он ведь…

Из комнаты послышался кашель и давно забытый голос спросил:

– Кто пришёл?

– Папа, кто может прийти?

– Врач?

– А ты выйди, светик, не ленись, – усилив голос на тон, продолжила из кухни, – врачи велят тебе больше двигаться!

Из глубины квартиры раздалось кряхтенье, затем шаркающие шаги, и в дверном проёме, где сорок лет назад стояла Аня, появился сильно постаревший Николай Степанович Лещевский!

Дежа вю «вверх ногами» волной прибило Камаргина к стене: не может быть, этого не может быть!

– Коля, ты проходи, проходи, – выцветшие, слезящиеся глаза смотрели озорно, как при первой встрече, – чего встал в дверях, будто неродной? – изобразив вялой рукой приглашающий жест с ухмылкой добавил шамкающим ртом, – сегодня, кхе-кхе, на каток не пойдём…

И предметы, и коридор, и старик с его голосом, всё стало медленно, теряя очертания, расплываться в гаснущем сознании. Тело Николая Сергеевича тихо сползло по стене на пол.

На следующее утро после катка Коля на крыльях нёсся к Ане. Взлетев на четвёртый этаж, не успел поднести руку к звонку, как дверь внезапно открылась. На пороге стояли Аня и Воронцов с двумя портфелями.

– О! Ещё один кавалер нарисовался, – весело сказал стоявший за ними Николай Степанович, – если так дело пойдёт, открою школу на дому.

– Не пойдёт, не переживай, – ответила дочь, выходя из квартиры.