Игорь Мосин - В поисках счастья

– Я ему говорила, возьми отгул!

– О чём я и говорю – организм просигналил.

Умение разрядить обстановку было у Нагибина врождённым.

– Чувствовал себя неважно в последнее время?

– Было немного.

– Немного! Усталость переросла в стресс, который плавно перетёк в обморок. Организм понял – с тобой, дураком, не договоришься, и начал спасаться сам!

– Павлик, у Коли инсульт?

– С каких пор искусствоведы употребляют медицинские термины? – и серьёзно, – нет. Но пока пусть полежит у меня: обследуем, дадим рекомендации, подлечим, и через месяц… Да шучу я, шучу. Раньше заберёшь своё сокровище. Смотри-ка, улыбается! А раз больной улыбается, значит, он уже выздоравливающий. Пошли, Наталья, тебе пора.

Всё та же точёная спина, лёгкая походка, «королевская» посадка головы на красивой шее. Скоро пятьдесят, а выглядит… Отчего её присутствие так раздражает в последнее время? Что мне надо? Чего я вообще хочу от жизни?

– И за что тебе такое счастье выпало, Камарга, до сих пор не пойму? Как себя чувствуешь? Слабость есть?

– Небольшая, словно после гриппа.

– Это пройдёт. Тебе надо укрепить иммунитет. Как голова?

– Слушай, Нагиба, не ходи вокруг да около. Со мной что-то серьёзное?

– Обморок всегда серьёзно. Расскажи, как всё случилось.

– Ты не поверишь.

– Николай Сергеевич, вы о себе возомнили! Я за двадцать лет такого насмотрелся и наслушался.

– Знаешь, всё как-то странно. Я зашёл туда, и вдруг…

– Так не пойдёт. Начни с самого начала.

– С рождения?

– Шутник! Хотя бы с последнего месяца.

Сосредоточившись, вкратце поведал о нервотрёпке на работе, тупости шефа, выматывающих заседаниях.

– Элементарное переутомление.

– Паша, я в обморок упал не от этого.

– Интересно, от чего?

– Я с привидениями общался.

– О как! А подробнее?

– Не смейся.

– И не думал. Рассказывай, чего мнёшься? Мы друзья почти сорок лет.

– Я зашёл туда: сырость, плесень, настоящее запустение, до противности. Поднялся на четвёртый этаж. И стучать-то не хотел. Случайно вышло. И вдруг сразу – кто там? Я растерялся, а она дверь открыла.

– Прости, она – кто?

– Аня. Помнишь, в детстве я тебе рассказывал о Лещевских? У неё отец был лётчик, он разбился, они уехали, и я её больше никогда не видел. Так они там живут.

– Кто – они?

– Она и отец, может, и мать с ними, но это вряд ли.

– Стоп. С каким отцом, который разбился?

– Да.

– И от этого ты упал в обморок?

– Он когда меня по имени назвал, руку протянул, приглашая в комнату, я тут же мать вспомнил – всё, думаю, на тот свет зовут. Вот и грохнулся.

– Так он живой был или призрак?

– В том и дело – живой.

– Вы в показаниях не путаетесь, больной? Ты вроде вначале сказал – с привидениями общался.

– Это образно.

– Понятно. Дальше.

– А дальше я не помню.

– Всё? Так я тебя успокою. Ни с кем ты не общался. Подошёл к подъезду, где и упал в обморок – сказалось нервное перенапряжение. Всё остальное тебе в обморочном состоянии причудилось.

– Да? – радости Камаргина не было предела, – но постой, я же с ними говорил.

– Ты и в детстве воображал, как с ней разговариваешь.

– Но тогда она была девочка, а я увидел взрослую женщину.

– Сколько лет прошло? В паспорт давно заглядывал? Естественно, она повзрослела. Её детский образ отразился проекцией в твоём подсознании. Согласись, было бы странно, открой тебе девочка восьми лет. Она в твоей голове тоже «выросла».

– Я о ней уже лет сто не вспоминал.

– Старик, да кто его знает, – костяшки пальцев простучали по темени, издав звук кастаньет, – что там происходит, минуя наше, так называемое, сознание.

– Так ты думаешь, это всё…

– Да! И выброси это из головы. Твой диагноз – переутомление, не более того. – И другим, нарочито официальным тоном, сохраняя маску важного медицинского светила, обратился к вошедшей медсестре: – Зина, мы закончили, начинайте. – Выходя, посмотрел на друга, весело прыснул, «не доиграв» серьёзности момента, – симулянт!

Капельница подействовала сразу. Силой воли пытался контролировать процесс, удерживая мысль в сознании, но под воздействием лекарства она множеством мелких ручейков растеклась по бесчисленным, нескончаемым лабиринтам мозга, отключая на своём пути все источники жизнедеятельности. Веки отяжелели, тело безвольно расслабилось, погрузив хозяина в глубокий сон.

Он вновь стоял перед этим домом!

Пружина тяжело поддалась. Залитые мягким, струящимся сквозь цветные стёкла, светом, лестничные пролёты с чугунными перилами огибали квадратный «колодец» подъезда. Ошеломлённый, медленно поднялся на четвёртый этаж, рассматривая изысканную лепнину на стенах и потолке.

Где я? Как всё это вместилось в малогабаритную «хрущёвку»?

Гулким эхом прокатился по этажам звук открывающегося замка. Дверь соседней квартиры на мгновение приоткрылась, выпустив сквозь щель вползшее в грудь бессознательное, сосущее под ложечкой неприятное чувство опасности. Квартира номер десять.

Подняв плечи, чувствуя на спине следящий взгляд, подошёл к «своей» двери. Нерешительно позвонил.

Открыла Юлия. Та, с которой учился в институте, которую любил, хотел жениться… Странно, прошло двадцать пять лет, а она ничуть не изменилась. Девушка посмотрела грустным взглядом матери – «почему?» – и просто сказала:

– Заходи.

– Как спалось? – с утра Нагиба был энергичен и бодр.

– Я опять там был.

– То есть?

– Тот же дом, подъезд другой, вместо Ани – Юля.

– У тебя в каждом подъезде по девчонке?

– Нагиба, мне не до шуток. Подъезд тот же, но… там всё по-другому.

– Странная у тебя реакция на лекарство. Обычно люди после капельницы спят крепко, без сновидений… Ты вчера не всё рассказал. Давай повторим. И начни чуть раньше.

Камаргин никогда не страдал косноязычием, зачастую подчёркивая это на различных заседаниях: «Слава Богу, Господь наделил меня способностью ясно выражать свои мысли» – мол, если до кого не дошло, не моя вина, сами, пардон, туповаты. На одном из совещаний его переспросили: «Николай Сергеевич, вы действительно полагаете – Господь наделил вас способностью ясно выражать его мысли?» Камаргин вначале не понял, но, «отмотав» свою фразу, рассмеялся: «А что вас удивляет? Всё от Бога, и мои слова лишь проводники его мыслей». Но себе признался – выглядел глупо, вычеркнув сей постулат из своей речи раз и навсегда.

Сейчас Николай Сергеевич не мог даже начать разговор. Всё запуталось. И дело не в его состоянии: лекарство хорошо «промыло» мозги – голова соображала чётко и ясно. Дело в другом: он не знал, с какого конца ухватить эту «нить Ариадны», как размотать спутавшийся клубок, не разрубить Гордиев узел, а распутать, пройдя по бесконечным лабиринтам памяти так, чтобы не только Пашка, но и он сам понял происходящее с ним.