Игорь Мосин - В поисках счастья

– Камарга, ты чего здесь делаешь? Тебя кто звал?

– Воронец, не командуй, его я пригласила.

– Зачем?

– Тебя не спросила, – легко сбегая вниз по ступенькам, скомандовала, – идём уже!

– Больше чтоб я здесь тебя не видел! Это я с Анькой хожу!

Обычно в таких случаях Коля терялся и ответ всегда приходил позже, когда и отвечать было некому, да и незачем, как говорил отец: после драки кулаками не машут. Но сейчас за словом в карман лезть не пришлось.

– Ты, Воронцов, ходишь с Аниным портфелем, а я пойду с ней.

Приостановив бег, Аня посмотрела снизу вверх на Колю, медленно переведя взгляд на Воронцова, растерянно стоявшего с открытым ртом, и засмеялась.

– Ну, Камарга, ты даёшь! Так ему ещё никто не отвечал. Воронец, держи портфель крепче и рот закрой – ворона залетит! Чего застыл, спускайся!

Весь месяц Коля «летал» от счастья: уроки делались «на раз», ребята набивались в приятели, дома не ругали. Но самое радостное событие произошло на хоре: он вдруг так звонко запел, такой свет излучал его взгляд, так легко летел голос, что на ближайшем концерте ему доверили исполнять сольную партию в «Аве Мария» Шуберта.

Радостный, возбуждённый жал кнопку звонка у знакомой двери.

– Вот, – выпалил, едва на пороге показался Николай Степанович, – пригласительные! В воскресенье концерт – буду выступать, приходите!

– Ты смотри, какие успехи, – Лещевский одобрительно кивнул голо-вой, – скоро будешь петь в Большом театре!

– Нет, – смутился Коля, – не скоро.

– Заходи, чего на пороге стоишь? – Аня, по обыкновению, стояла в дверном проёме, опираясь на него левым плечом. Очень хотелось зайти, поговорить с ней без Воронцова (всё это время тот не отходил ни на шаг), побеседовать с Николаем Степановичем, который общался легко, с юмором и весёлым подтруниванием.

– Не могу! Через час генеральная репетиция!

– Ух, ты! Хорошо, после концерта пообщаемся.

– Так вы придёте?

– Конечно, нам же интересно тебя послушать, – обращаясь к дочери, добавил, – и музыку мы любим, да?

– Любим, любим! Ты Воронцу билет принёс?

– А ему зачем?

– Он тоже музыку любит, – улыбнулся Лещевский, – принеси.

– Хорошо, – настроение упало, – принесу.

Выходя из подъезда, Коля вновь ощутил себя самым счастливым человеком на свете: Аня услышит, как он поёт, а Воронцов… так это и хорошо, пусть приходит – он так не умеет!

За час до концерта, после общей распевки, ребят отправили одеваться в сценические костюмы – синие безрукавки, надетые поверх белых рубашек с алым пионерским галстуком. Переодевшись, решил выйти в фойе, встретить Аню. Но хормейстер – Надежда Инсуевна – строго запретила выходить к слушателям в сценическом костюме, велев настраиваться на концерт: – Ты сегодня первый раз соло поёшь!

Да спою я, спою, – хотел ответить, но передумал.

Как я узнаю, пришла она или нет? – рассуждал, подойдя к артистическому входу, – да очень просто! – выбежав на улицу, обогнул большое здание дома культуры, очутившись у парадных дверей: родители с детьми, бабушки, дедушки шли на концерт. Ани не было. Стало холодно. Вернувшись к «чёрному» ходу, через десять минут вновь выбежал посмотреть, и так несколько раз. – Может, она пришла раньше, я ведь и родителей не видел.

Хлопки руководителя собрали ребят на сцене. Третий звонок. Занавес!

Как пел – не помнил. После концерта все поздравляли, говорили: «отлично!» Отец крепко пожал руку, коротко поцеловал. Мама, смущаясь и краснея, принимала поздравления. А он искал взглядом лишь её. Аня не пришла…

Утром проснулся разбитый. Безвольно собравшись в школу, вышел к завтраку.

– Ты чего такой несчастный? Вчера так хорошо пел!

– Не знаю, – ответ прервал сухой кашель.

– Коля, ты не заболел? – губами коснулась лба и, охнув, сцепила пальцы в замок под подбородком. – Да у тебя жар! – Градусник показал тридцать восемь и пять, – срочно в постель! Серёжа, вызывай врача!

Два дня пролежал в полусне-полубреду с высокой температурой: тело ломило, в «чугунной» голове, переплетаясь с музыкой Шуберта, пульсировала одна мысль – почему она не пришла? На третий день жар спал, но чувство радости, присущее выздоравливающему, не наступило, сменившись, напротив, вползшей тревогой. Видя потерянный взгляд сына, мать допытывалась:

– Сынок, как ты себя чувствуешь, что болит?

– Ничего.

– Отчего такой грустный? Тебе чего-нибудь хочется? Что купить?

– Ничего не надо, я уже здоров!

– Смотри, какой скорый – здоров он! Ещё вчера весь горел, а сегодня – здоров! Выздоровеешь, когда врачи скажут.

После обеда, дождавшись её ухода в магазин, решил сходить к Ане. Превозмогая головокружение, с трудом оделся, покрывшись испариной. «Ватные» ноги еле доковыляли до переулка, где и наткнулся на мать.

– Это что такое?! Срочно домой!

Сопротивляться не было сил. С трудом дойдя до квартиры, разделся и лёг в кровать, покрывшись крупными мурашками от внутреннего озноба.

– Посмотрите на него! Чего выдумал? Герой какой! Успеешь к своей девчонке. Никуда она не денется! Ты б ещё коньки взял!

Отвернувшись к стене, почувствовал на щеках горячие слезы, размазанные обвинениями матери:

– Придёт отец, я ему всё расскажу! Прав он – ты у нас от рук отбился, – заметив, что сын задремал, притихла, плотно закрыв дверь. Больше он ничего не слышал, провалившись в глубокий сон.

Что-то стучало, бухало, колотилось. Он стоял перед Аниным подъездом, пытаясь открыть ставшую тяжёлой, никак не поддающейся из-за болезни, входную дверь. Удары и стук нарастали… Это сердце – понял внезапно – если он сейчас не зайдёт в этот чёртов подъезд, оно просто выскочит из груди. И тут дверь легко поддалась, словно кто снял с крючка тугую пружину. Взбежав на площадку второго этажа, остановился, как вкопанный. Старая, худая, горбатая нанайка сидела на цементном полу, мерно стуча в натянутую кожу жёлтого бубна. Смотря сквозь него злыми глазами, повторяла беззубым кривым ртом одно слово: байта, байта, байта. Застыв на месте, он не понимал о чём она говорит, всё возвышая и возвышая противный голос. И когда голос сорвался на писклявый крик, попятился, споткнувшись о развязавшийся шнурок, неуклюже упал на лестницу, вскочил, пулей устремившись к выходу, слыша вслед отчаянный крик: твоя кровь мою землю отобрала, на твоей крови дом стоит, свою кровь здесь найдёшь! БАЙТА! БУДЕТ БАЙТА!

Болезнь вспыхнула с новой силой.

В школу вернулся после зимних каникул. Бледный, с синяками под глазами, не до конца оправившись от сложного гриппа, в класс летел «на крыльях». Ребята окружили, спрашивали о здоровье, о том, чем так долго болел, а он всё смотрел поверх голов, стараясь отыскать её. Прозвенел звонок. Промаявшись за партой часть урока, спросил соседку – Зинку Гринченко: