Игорь Мосин - В поисках счастья

Тут Лёнька и догадался, с кем имеет дело. Поп! Не принято было в те годы священнику в рясе по улицам передвигаться – гегемон не одобрял. Поэтому и облачались в ризы только во время церковных служб. Нестеров тогда спорить не стал – говорили на «разных языках». Да и как спорить, не зная предмета: закон Божий в школе не преподавали, Научный атеизм он посещал через пень-колоду.

– Обратите внимание, чем заканчивается Евангелие? Не читали? «Придёт конец света, когда вся земля будет опутана проволокой, когда поля будут пахать на огромных железных конях, и по небу летать железные птицы, из недр коих выходить люди».

– Простите, но это бред какой-то! Железные голуби!

– Не голуби, а птицы. Разве сейчас самолёты не летают и люди из них не выходят? Разве на железных тракторах не пашут? Посмотрите, хоть и ночь за окном – столбы электропередач отчётливо видны: то подпорки под проволоку, которой всю землю опутали. И где здесь бред?

– Откуда автор узнал про всё это?

– Книга так и называется – Апокалипсис.

– Конец света, что ли?

– Апокалипсис с древнегреческого переводится как откровение. Дано было свыше благословение любимому ученику Христа – Иоанну Богослову – заглянуть в тайну тайн. И позволено написать.

Ночью Лёнька проснулся от тишины – поезд стоял на станции, прервав на время убаюкивающий ритм колёс. Перевернулся с боку на бок, потом ещё и ещё, не находя места от ворочающихся в голове мыслей. Священник вышел в Спасске-Дальнем, оставив студента-физика с бессонницей до утра. «Найду и прочитаю этот Апокалипсис».

Найти оказалось проще, чем думал. Сколько ни читал, ничего подобного, рассказанного попутчиком, не нашёл. Но прочитанным захотелось поделиться: во-первых, интересно, во-вторых, всё понять – одной головы мало. Пооткровенничал с соседом по комнате… На следующей неделе вызвал Иван Николаевич, как следствие – заседание бюро, исключение из комсомола. Итог – приказ об отчислении: «За аморальное поведение, недостойное молодого строителя коммунизма».

И это в конце четвёртого курса! Куда теперь идти? Никуда. За ним сами пришли. Серый тонкий листок, потупив «бегающие» глазки, вручил паренёк с продажной улыбкой (пятьдесят повесток разнесёшь – отсрочку получишь). Верующий ты, не верующий, а священный долг Родине отдать обязан. И загремел Леонид Александрович Нестеров в армию под самые фанфары – ввод Советских войск в Афганистан. Злой тогда был на всех! Но отчаянно на своего товарища по комнате – Андрея Лунёва: как же так? Кров, пищу делили, четыре года бок-о-бок прожили, семь сессий сдали, а человек гнилым оказался! Со злости добровольцем записался – в первый год ещё спрашивали, это уж потом – приказом гнали.

Что и как там было, никогда никому не рассказывал. Только мать, по возвращении его, тихо плакала в подушку, прислушиваясь к ночным вскрикам сына.

– Сынок, я не спрашиваю, что там было. Не рассказываешь, значит, так надо. Счастье, что живым вернулся. За это Её благодарить надо. Я ведь каждый день в церковь ходила, на коленях вымаливала Деву Марию: Ты – мать, и я – мать! Пойми, помоги! Ты знаешь, как больно сына потерять, не допусти, верни моего Лёнечку здоровым и невредимым. Один он у меня. Как видишь – помогла. Сходил бы ты в церковь, сынок, глядишь, полегчает. Сил нет смотреть, как по ночам изводишь себя… и меня.

С того дня и началось его погружение в веру. Долог был путь Лёньки Нестерова к отцу Иннокентию. Долог, но верен. И сейчас, вспоминая иногда ту зимнюю поездку, с особой благодарностью думал о безвестном священнослужителе, который в запретные годы не боялся, пусть по-своему, несуразно и неказисто, но искренне, нести слово Божие.

Вера отца Иннокентия была крепка и непоколебима, беда была лишь в том, что принимал он всё близко к сердцу, переживал за паству, за приход, за происходящее вокруг. Такова натура – не мог равнодушным быть. А сердце – не мотор, ему иногда и отдых нужен.

В палату отец Иннокентий не вошёл – вкатился. Сказать, что он был толст – ничего не сказать. Невысокий, на крепких ногах, с широкой грудью и прочно посаженной большой головой на короткой, скрываемой окладистой бородой, шее, объём живота имел – воздушный шар! На укоризненные взгляды Владыки отшучивался: так то – вода, человек на восемьдесят процентов из неё состоит. За добродушный, незлобивый нрав любили его в Епархии, смотря сквозь пальцы на некоторые «шалости»: мог за недостойное поведение хулигана из церкви за ухо вывести, но это редко, это когда человек позволял совсем непристойно себя вести. И с паствой общался больше не проповедью, а задавая вопросы, стараясь не слепую веру в прихожанах поддерживать, напротив, поселить сомнение, и уже через него к истинной вере привести, коя для него воплощалась в милосердии, справедливости и любви.

– За что лежишь, сын мой?

– Как это, за что? Это же не тюрьма.

– Все испытания нам за что-то даются, все мы за грехи свои страдаем. Потому и спрашиваю: за что лежишь?

– Интересная постановка вопроса.

– В мире всё интересно. Я, признаться, не понимаю людей, которым жить скучно. Как это так? Тебе Бог жизнь дал, а ты время на ерунду тратишь – прозябание никчёмное, кляузы, споры да раздоры.

– Говорят, в споре рождается истина.

– Простите, но вы когда-нибудь встречали в жизни подтверждение этого постулата? В споре может родиться только свара. И чем яростнее спор, тем крепче драка. Истина рождается в тишине. Истина – это познание. А критерий познания, как известно, опыт.

– Вы говорите, как учёный.

– Учёный, не учёный, а если это факт, зачем спорить. Да и жизнь человеческая коротка, чтоб её тратить на споры. Представьте, я хочу доказать вам… нет. Мне кто-то хочет доказать, что я, извините, дурак. Я с этим соглашусь? Однозначно, нет. Мало найдётся людей, кои считают себя таковыми. Да и те, по секрету скажу вам – самые что ни на есть мудрецы. Значит, я не соглашусь. Но он-то точно уверен, оценивая мои поступки и высказывания, что я, скажем мягче, неумный человек. И что? Начнёт мне это доказывать? Чем тогда будет от меня отличаться? Ничем. Ещё и вопрос, кто из нас дурнее: я-то про него молчу, хотя, может, ещё за большего кретина принимаю. А не начни он спор? Разговорились бы, глядишь, нашли тему, где и я что-нибудь умное высказал. Как говорил Цицерон: если у меня есть яблоко, и у тебя есть яблоко, и мы ими обменяемся, у каждого так и останется по яблоку. Но если у тебя есть мысль, и у меня есть мысль, и мы ими обменяемся, у каждого будет по две мысли! Но, с вашего позволения, добавлю: об-ме-ня-ем-ся! Не спорить начнём, а обогатим друг друга божественной искрой, попавшей в наш мозг – мыслью. Так за что вы лежите?

– А вы за что?