Владимир Хардиков - Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 5

80-е годы характерны для советского флота резко возросшими зерновыми перевозками импортной пшеницы из портов Канады и США. «Иван Сырых» был с самого начала задействован в этих перевозках, имея трюмы боксовой формы безо всяких дополнительных перегородок и выступающих шпангоутов. Пароходство вроде бы правильно планировало оптимизацию подобных перевозок, загрузив пароход углем в Восточном порту на Магадан, чтобы сократить пустой балластный пробег до американского материка. Но каково было экипажу приготовить грузовые трюмы к сюрвейерскому осмотру под погрузку зерна в зимних штормовых условиях Тихого океана на переходе после перевозки угля? Несмотря на боксовую форму трюмов, много смерзнувшегося угля оставалось на стрингерах, под кожухами трубопроводов и в других укромных местах. За время перехода нужно было не только убрать уголь до последней крошки, но и вымыть, покрасить трюмы, чтобы никакой принимающий сюрвейер не смог придраться. Что собой представляет северная часть Тихого океана в зимнее время, уже немало говорилось в предыдущих повествованиях. А трюмы сдавать нужно с первого предъявления, в противном случае длительный простой или же канадцы навяжут свою бригаду для подготовки трюмов по ставкам, многократно превышающим наши расценки, и общие расходы обойдутся в копеечку, к вящему неудовольствию руководства пароходства, и тогда последуют санкции: возможный перевод судна на магаданскую или камчатскую линию с тем же углем. Подготовка трюмов проходила при любой погоде, что само по себе нарушало правила техники безопасности, неукоснительного выполнения которых требовал начальник отдела техники безопасности кабинетный Русаленко, сидящий в своем теплом и уютном кабинете. На грузовую стрелу крепили беседку, на которой располагался плотник Баранов, и ему приходилось целый день кататься на 12-метровой высоте трюма, выгребая уголь изо всех закоулков в условиях постоянной непогоды при кренах до 25—30 градусов на оба борта, и как только выдерживал его вестибулярный аппарат такие цирковые номера в течение целого дня. Но вот и конец рабочего дня, и боцман поднимает грузовой гак вместе с беседкой и плотником и ставит на палубу. Плотник встает на свои все еще дрожащие от постоянного напряжения ноги, снимает страховочный пояс и отходит в сторону. В этот момент стрела ломается у самого основания (в шпоре) и падает. Причиной явилась большая раковина – дефект отливки. Случись это секундами раньше, и плотник упал бы с 12-метровой высоты, а сверху его могла догнать многотонная стрела. Не иначе как парень родился в рубашке. Казалось, после такого чудесного спасения ему и сам черт не брат, и жизнь его будет долгой и счастливой, но Саша ушел гораздо раньше от онкологии, когда работал боцманом в торговом порту. В то время Рогулин уже служил лоцманом в портофлоте и часто общался со своим бывшим плотником. Замечательный человек, и вечная ему память. Боцман Федоров еще долго продолжал работать на судне, и в его обязанности входила и герметизация трюмов во время перехода с канадской пшеницей, для чего использовали закупаемую через шипчандлера клейкую ленту РЭМНЭК, укладывая ее на уплотнительные буртики комингсов трюмов под крышки и на стыке крышек люковых закрытий. Тщательнейшим образом задраивали на все обжимающие задрайки, как и двери на главной палубе во все лазы в тамбучины и трюмы. Работу выполняли на совесть, и за все трансокеанские перевозки случаев подмочки зерна не было. Однажды, загрузившись в Ванкувере, снялись в очередной рейс и, выйдя из пролива Хуан-де-Фука, направились к проливу с одноименным островом Унимак. Обычная для поздней осени погода: сильный шторм, волны с шумом перекатываются через главную палубу и люковые закрытия, судно извивается во всех плоскостях, словно уж перед куриным гнездом с яйцами. Для уменьшения качки и заливаемости курс 30 градусов к бегу волн. Надводный борт не превышает двух с половиной метров в полном грузу. Постоянные сильные удары волн, сотрясающие весь корпус, вода не успевает сходить с палубы через ватервейсы. Перед отходом все водонепроницаемые двери на главной палубе задраены и вдобавок раскреплены деревянными клиньями. После прохождения очередной волны неожиданно вылетели деревянные клинья, словно и не были забиты плотницкой кувалдой, задрайки ослабли и дверь на рострах между трюмами два и три открылась, и хотя лаз в трюм был основательно задраен, но вероятность подмочки значительно увеличилась: кто знает, может, после удара очередной волны с люком лаза в трюм произойдет то же самое, что и с дверью, и тогда вода хлынет в трюм и речь пойдет не только о подмочке груза во всем трюме, но и о критическом положении судна. Нужно было без промедления снова задраить дверь, укрепив деревянными клиньями. Капитан спокойным, насколько это было возможно в такой ситуации, голосом приказал старпому с боцманом исправить ситуацию, поскольку именно они готовили судно к отходу. Уменьшив ход до малого, достаточного для удержания парохода против волны, легли на курс навстречу набегающим валам, чтобы уменьшить заливаемость палубы. Но качка до 20 градусов на оба борта продолжалась, и забортная вода, хотя и в гораздо меньших объемах, продолжала заливать главную палубу. Наметили маршрут, когда вода начинает уходить с палубы, старпом с боцманом бросаются вперед и, добежав до первых ростр, прячутся, дожидаясь следующего крена судна в противоположную от них сторону, добегают до желанной двери, закрывают и забивают задрайки и снова прячутся от вот-вот набегающей волны и крена в их сторону, затем после прохода очередного вала забивают клинья и такими же перебежками возвращаются в надстройку. Вариант сработал и, оказавшись в тепле настройки, облегченно переводя затрудненное дыхание и успокаивая готовое выпрыгнуть из груди сердце, наконец-то почувствовали, что опасность осталась позади, хотя дрожь в коленях временами еще продолжалась. Чувство страха свойственно всем, но далеко не всем удается его обуздать. Рогулин до сих пор испытывает чувство благодарности капитану Шарабарину, у которого многому научился и особенно отношению к людям. Знакомству с Михаилом Дмитриевичем уже 42 года, и сейчас он один из лучших его друзей. Крепкого здоровья ему еще на долгие годы. Когда возникла возможность перехода в лоцманскую службу, Владимир сразу же обратился за советом к своему старому другу, который сразу же поддержал его: «Иди, у тебя все получится». И вот уже четверть века все получается с работой, которая приносит не только материальное, но и моральное удовлетворение, что созвучно с душевным умиротворением и желаниями. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая жизнь, не встреть он на своем пути такого надежного наставника и друга. За время работы на одном и том же судне настолько привык к нему, что, когда предложили пойти в капитаны, предоставив на выбор несколько судов, выбрал однотипный «Капитан Самойленко», перегнал его после постройки на польской верфи в Гданьске, а затем на запад в Петербург, через Испанию и Данию с последующей сдачей подменному экипажу.