Надя Бирру - Уравнение кармы

Он встал и медленно направился к ней. Марта почувствовала себя маленькой и беспомощной. Но он улыбнулся и протянул ей руку. Немного помедлив, она дала свою.

Они шли через анфиладу комнат, нарядных, словно ёлочные игрушки. Затем вошли в лифт. Всё остальное перестало существовать – был только он, его руки, его ласковые глаза и голос. Марта сияла. Её переполняло чувство доселе не испытанного блаженства. Двери лифта распахнулись – перед ними был космос. Они взялись за руки и полетели, кружась и играя друг с другом, сплетаясь как стебли двух цветков. Набирая полные пригоршни маленьких звёздочек, Марта писала ласковые слова любви и их имена…

Что-то произошло.

Чужая местность, море, скалы, комната, погружённая в темноту, открытая всем ветрам. Марта сидит возле окна, перебирая страницы тяжёлой книги, лежащей у неё на коленях. Взгляд её рассеян, временами в нём мелькает какое-то болезненное недоумение – точно она пытается что-то вспомнить, понять – и не может. Глубокая тоска окутала её сердце. Не в силах больше оставаться в комнате, Марта выходит из дома.

Ночь. Тишина. Волны бьются о скалы. Как она попала в это безлюдное место? Откуда на ней это платье и украшения? Их тревожное позвякивание надрывает душу как воспоминания об утраченном рае. Ей одиноко и никак невозможно понять: почему она здесь? Что с ней произошло? Она идёт вдоль берега, погружённая в свои мысли – светлая точка на тёмной извилистой дороге. Она не слышит приглушённых голосов и шороха.

Всё произошло внезапно: прыжок, удар, боль, чьи-то руки, торопливо срывающие с неё украшения. Но вдруг на лице её появляется светлая улыбка. Она обнимает своего убийцу и радостно шепчет: «Это ты!?»

Он замер, как громом поражённый.

– Это – ты!? – восклицает он в ответ, заключая её в свои объятия.

Текст, написанный на бумаге. Чьи-то руки, неторопливо переворачивающие страницы.

«…лежала у окна. Она казалась не живой, а хрустальной, да, руки, шея и лицо были словно бы отлиты из матового стекла. Бледно-матовое лицо – и холодный взгляд прозрачных глаз. Тем, кто случайно попадал в поле её зрения, становилось не по себе.

– Она больна, физически больна, – пояснили мне, и эти слова почему-то застряли у меня в мозгу, как заноза. «Больна, физически больна», – вновь и вновь слышал я, и мне хотелось закричать – в этой фразе было что-то ужасно несуразное, а главное, я не мог понять, что именно».

В проекции горел свет. Кажется, все были уже в сборе. Среди прочих Толик, Лариса, второй режиссёр Саша и сам Сергей Сомов и Лиза. Она сидела во втором ряду и что-то чирикала в своей тетради. Саша, оператор, сидя рядом, заглянул в её тетрадь:

– Что это ты изобразила?

Со своего заднего ряда Сергей наблюдал, как их головы сблизились, точно срослись вместе. Друг-археолог, он же научный консультант фильма, что-то нашёптывал ему, но Сергей его не слушал.

– Лужи.

– Какие же это лужи? Кляксы какие-то. И что сие должно означать?

«… возвращаясь из командировок, она не кидалась радостно на встречу, как другие, и не протягивала руки для приветствия. Она останавливалась в нескольких шагах – близко, но вне зоны доступа, и, не затрудняясь выбором позы, смотрела на меня изучающим взглядом. Молчание её нисколько не тяготило. На губах появлялась этакая полуулыбка… Вообще же она предпочитала наблюдать».

Сергей не выпускал из поля зрения эту парочку и прислушивался к их разговору. Саша опять наклонился к ней.

– Слушай, давно хотел тебя спросить: ты было когда-нибудь на Полтавщине, ну, в детстве, может быть?

Лиза улыбнулась:

– Никогда. А почему ты спрашиваешь?

– Ну, мне надо знать.

– Скажи, не бойся! Дежа вю? Тоже такое чувство, что виделись раньше, а где и когда, вспомнить не можешь? Я, когда тебя первый раз увидела на съёмках, тоже голову ломала – чуть не сломала! А потом пришла к выводу, что мы просто встречались в прошлой жизни.

Саша сердечно рассмеялся.

– Лиза – ты человек Божий! Если тебя кто-то обидит, скажи мне! Я беру тебя под свою защиту!

– А если тебя не будет рядом?

– Ты хочешь, чтобы я поборол всех конкурентов и был с тобой двадцать четыре часа в сутки?

Они тихонько смеялись.

В проекцию заглянул Паша и поманил Лизу пальцем.

– Тебя к телефону!

– Только недолго, – вставил Сергей, захлопывая чёрный блокнот. – Будем начинать.

Телефонный разговор:

– Привет. Это я!

– Слышу, что ты.

– Как мы договариваемся? Зачем ты сказала мне такое время? Если его нет, и я звоню тебе вечером, я теряю полдня! Что тебе неудобно? Что у тебя – работа?

– Нет, мне неудобно именно это время.

– Подожди. Слюшай меня! Я сейчас ухожу и вернусь поздно. Можно тогда звонить?

– Да, у меня самолёт ночью. Если до двенадцати, я ещё буду здесь.

– Нравится тебе так? (обиженно)

– Я не понимаю. Ты же сам выбрал.

– Ланна. Вечером позвоню, но чтоби не биль уже другой разговор!

«…потом она долго смотрела на меня, положив голову на согнутую в локте руку. Я спросил:

– Что ты так внимательно на меня смотришь?

– Чтобы лучше запомнить.

Я совсем не думал о расставании. Она заулыбалась вдруг:

– А что – зима уже прошла?

– Как «зима прошла»? – не понял я.

– Ты сказал: «Похудел, потому что зима», а теперь ты поправился.

– Да? Тебе всё показалось! – отшутился я, но мы оба знали, что я был повержен на обе лопатки её внезапным бегством и долгим отсутствием. К чему вспоминать? Но я изо всех сил старался не рассмеяться, наблюдая за тем, как она серьёзно обдумывает мои слова. Кто-то постучал в дверь моего номера, но она быстро приложила палец к губам, отрицательно мотнув головой, что означало: «Тссс, не открывай!» Потом долго мучила меня вопросом: «Почему ты смеёшься?»

Я? Я счастлив, когда ты рядом!

Прошло семь лет. Через три месяца Марте исполнялся двадцать один год. Они жили всё в том же двухэтажном доме вместе с Мариной. Отец большую часть времени проводил в лаборатории, оборудованной прямо в пещерах. И жил в городке, специально построенном рядом с этим объектом для сотрудников и гостей. Время от времени он на пару дней приезжал домой. Но Марина постоянно была с ним на связи. Она стала хорошим программистом и работала в одной команде с отцом, но дистанционно, из дома, на своём компьютере, где хранились многие данные из «марсианских пещер».

Марта в это дело не вникала, точнее, её больше увлекала самостоятельная расшифровка таблиц и параллельная учёба в университете. Работа с таблицами была как продолжение её детских игр: она пыталась составить текст из расшифрованных таблиц – так же, как дети пытаются сложить пазлы или картинку из кубиков. Ей никто не мешал, а она пока никого не посвящала в результаты своих «исследований». Она была предоставлена самой себе. Марина, отчасти заменявшая ей обоих родителей, требовала только, чтобы она вовремя ела, хорошо училась и нигде не пропадала по вечерам. Так и жили.