Надя Бирру - Преображение

© Надя Бирру, 2021

ISBN 978-5-0053-1678-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Нас мама учила: на мужчин нельзя даже взглядывать, нельзя смотреть в глаза. Ведь когда встречаешься взглядом – это уже взаимодействие.

– Да? А я всегда… взаимодействую.

(из разговора двух подруг)

В этот день, когда она, преисполненная решимости, пришла на первую в своей жизни исповедь, дверь храма была закрыта.

– Что за безобразие! Сергий уехал – и нет никакого порядка! – проворчала рядом крупная сердитая старуха.

Она посмотрела на часы.

– Не волнуйтесь, ещё без пятнадцати девять.

Старуха взглянула на неё зло и подозрительно, и сердито отмахнулась, как от мухи:

– Молчите, если не знаете.

В этот день всё имело свой смысл и цену. Она знала, что злая сила, так долго державшая её в плену, не захочет отступить без боя, поэтому всё объяснимо: и запертая дверь, и ворчание старухи…

Но – было такое прекрасное солнечное утро в самом начале весны. Утро пробуждения к новой жизни. Да, так случилось: она прозрела и бросилась в храм. Исповедь и Причастие сейчас были необходимы, как воздух, как сама жизнь!

Откуда-то появился молодой человек в синем служебном халате. Молодой, но по православному – с усами и бородой, отливавшей рыжим в первых солнечных лучах. Он неторопливо поднялся по ступенькам храма и большим старинным ключом отпер тяжёлую, окованную железом дверь храма Воскресения Христова.

«Символично!» – подумала она, вступая под церковные своды.

Прими меня, Господи! Я так страдаю! Я так виновата пред Тобой!

Она уже однажды пыталась исповедоваться – без осознания необходимости, просто под давлением крёстной и пока не спеша тянулось время беременности. И надо же так случиться – пришла в храм в день родов! Она простояла тогда почти всю службу, поглядывая то в один, то в другой угол храма, но так и не поняла тогда, где и когда будет происходить исповедь. Схватки (она не понимала ещё, что это они и есть) становились всё сильнее, и она вынуждена была пойти домой, так и не получив того, зачем пришла.

Теперь, чтобы не повторить ошибки, она подошла к тому служке в синем халате – он спокойно сидел на скамейке, что шла вдоль стены в центральной части храма, – и спросила:

– Скажите, пожалуйста, где будет исповедь?

– Во-он в том пределе, – он указал рукой.

– Спасибо.

Шла пятая неделя Великого поста. Служилась литургия Пеждеосвященных Даров. Церковное чтение и пение, вздохи и поклоны молящихся, сам воздух храма, наполненный благовониями, клубами дыма, пронизанного теплом солнечных лучей, а больше – та незримая другим драма, которая происходила в её обратившейся от тьмы к свету душе, – сотворили с ней то, что она почти всю службу простояла на коленях, лишь изредка устремляя взор в алтарь, являя всем сторонним наблюдателям классический образ кающейся грешницы.

…Устремляя свой взор в алтарь, где в клубах дыма и сверкания священнических одежд происходило сейчас одной ей внятное таинство: соединение с Божеством. Это было венчание – единственное, доступное ей на Земле.

Ах, почему я не ждала! Зачем я не хранила себя, своё целомудрие?!… Было ли оно у меня хоть когда-нибудь?.. Никогда мне не предстать перед тобой, Господи, посреди храма в белом одеянии под белым покровом невесты с незапятнанной душой и чистым телом, рядом со своим избранником. Никогда, Господи, никогда, и это я сама виновата, я сама себя осквернила – и душу, и тело, я сама предалась нечистым страстям и распутству, но ты не оставил меня, Господи, Господи, радость моя, блаженство моё! И что я сейчас плачу – от горя о своей душе или от радости быть с Тобой снова – я не знаю!

Да исправится молитва моя

Яко кадило

Пред тобою.

В воздеянии

Руку моею

Жертва вечерняя…

Наступила минута – священник вынес из алтаря Чашу, и она подошла…

Она стала бывать в храме очень часто, одна, и вместе с двухлетним сыном, которого срочно окрестили в П-ском монастыре.

Ведя за руку сынишку, который тащил за собой по лужам машинку, сопровождая это действо неизменными шумовыми эффектами «бж-ж-ж, бу-у-у», почти у ворот храма она столкнулась со священником, которого не видела здесь раньше. У него была длинная густая чёрная борода, пронизанная серебряными нитями, маленькая фиолетовая шапочка на голове и необыкновенной красоты пронзительно ясные, всё замечающие голубые глаза. Одним взором он окинул фигуру приближающейся молодой женщины с малышом, а затем пристально взглянул ей в глаза, как врач, определяющий серьёзность болезни. В ответ на него взглянули кристально чистые, детские и очень печальные глаза. Что-то перевернулось у него в душе от этого взгляда, на сердце стало горячо.

«Монах», – тут же окрестила она его про себя и добавила мысленно: «Ишь, монах, а как смотрит!»

Настоятель отец Сергий постоял у калитки ещё несколько минут, прислушиваясь к своим ощущениям.

Да, монах, как верно с первого взгляда она его «раскусила». Он давно уже жил без жены, которая не приняла его служения, и давно уже научился держать в узде свои чувства по отношению к женскому полу, а сейчас вот что-то предательски шевельнулось в душе. Вспомнилось из прочитанного ещё в молодые годы: «Нет на свете человека, какие бы клятвы и обеты он ни давал, который бы остался равнодушен к женской красоте».

Да, уж слишком красива, такой тревожащей и беззащитной красотой. И потом – он был уже достаточно опытен в духовных вопросах, чтобы понять: у этой души какое-то огромное непосильное горе.

Он всё ждал, что она придёт к нему с исповедью или сойдётся поближе с кем-нибудь из прихода, чтобы можно было выяснить, что там у неё стряслось, можно ли чем-то помочь. Но нет, несмотря на то, что она бывала чуть ли не на каждой службе, она ни с кем не сходилась: вставала где-нибудь в уголке, закрывала глаза и всю службу беззвучно плакала. Потом начала потихоньку подпевать хору. Служа в алтаре, он слышал этот новый тоненький голосок, и служба шла чуть-чуть иначе, точно она помогала ему молиться.

Верующие полюбили и её, и шустрого мальчишку – здоровались, улыбались, угощали мальца конфетами. Он был юркий, черноволосый, черноглазый и всегда пребывал в самом прекрасном настроении. Его звали Владимир. Её – Мария.

Долгое время её по жизни вели сны. Не было ни одного мало-мальски значительного события, ни одной новой встречи, ни одного поворота на жизненном пути, о которых её не известили бы заранее. Сначала всё происходило там, затем – с потрясающей точностью – здесь, на земле, в реальной, как принято говорить, жизни.