Надя Бирру - Преображение

В будничные дни народу на вечерней службе было мало, но Надя особенно любила именно эти тихие, уединённые молитвенные вечера. Ничто на свете не давало её душе такого покоя и отдыха от всех забот и страданий, как эти полтора часа в пустом храме. В середине службы Саша в белой рубахе с книгой в руках выходил на середину храма читать Шестопсалмие. Усердные бабушки тут же гасили все свечи. В храме воцарялась необыкновенная внимающая тишина, и в этой тишине звучал его голос. Читал он очень красиво, с какой-то внутренней затаённой силой и дрожью. Казалось, это не были слова Псалтири, написанные тысячелетия назад, но живое прошение, живая молитва страдающей человеческой души к Богу. Да, он говорил о себе, о своих печалях, исповедовал своему Создателю свои немощи, несовершенства и просил помощи в неравной жизненной борьбе. В такие минуты ей легко было молиться вместе с ним, и каждое его прошение было и её прошением.

С началом сентября Владимира отдали в Воскресную школу при храме. Рождество праздновали весело. Владимир выступал, читал стихи и вёл себя до того мило и по-детски непосредственно, что отец Сергий даже прослезился и сказал, добродушно смеясь и смахивая слезинки: «Да, жаль, мы не пригласили телевидения. Такого больше не увидишь!» А Саша в это время не только беззастенчиво фотографировал Марию во всех ракурсах и со всех сторон, но даже умудрился влезть к ней в кадр, когда она фотографировала своего сына. Маша этого поначалу не заметила, а вот когда проявили плёнку – здравствуйте!

Время шло, а он не менялся. Однажды летом в конце воскресной службы, когда батюшка давал крест, и народ толпился в центре, у праздничной иконы, Маша услышала доносившийся с улицы плач своего сына и, развернувшись, поспешила к выходу. Саша чинно двигался навстречу в параллельном потоке. Вдруг в одно мгновение он резко изменил курс, рванулся ей наперерез, и она на полном ходу упала ему на грудь…

События в приходе шли своим чередом. Стало слышно, что отец Сергий в очередной раз прогневался на певчих и выгнал их. Теперь срочно собирают новый хор. Крёстная Людмила Борисовна уже давно настойчиво подталкивала Машу к клиросу, но та упрямо сопротивлялась, видя в клиросе то самое «огороженное место, вроде палисадника» из своего сна, откуда ей не убежать от своего преследователя. Вон он какой, вообще без тормозов. Но обстоятельства складывались сами собой, независимо от её намерений. В душе она очень переживала за мужа, который вопреки всякой логике (правоверный мусульманин в мусульманской стране) снился ей пьяным, погибающим от пьянства со словами: «Кольцо снял, а душу утопил в вине». А тут в храме начали петь по воскресеньям акафист перед иконой «Неупиваемая чаша», и регент любительского хора Ирина несколько раз настойчиво предлагала ей петь альтом. Да и отец Сергий благословил, сказав только: «Певец должен чувствовать себя раскованно, а она такая… застенчивая». Она согласилась. Саша со своим неизменным другом Алёшей тут же нарисовались рядом. Но вопреки её опасениям и согласно логике сна Саша повёл себя очень осторожно.

Ночью, накануне того дня, когда ей предстояло впервые вступить на клирос, она вдруг проснулась от страшного звука – нечеловеческого воя. Кровь похолодела в жилах, ибо она, без размышлений, сразу узнала, кому принадлежит этот голос… Итак, враг не хочет, чтобы она шла на клирос. Значит, надо выполнять благословение!

Первый раз она пела Литургию. Голоса певчих легко и свободно уносились под купол храма. Регент Ирина хотела, чтобы Маша пела вторым голосом, так как вторых голосов не хватало, но иногда разрешала ей петь и свойственным ей от природы высоким голосом… Точно так же, как она умела отличить Сашин голос от других голосов, так и он, прислуживая в алтаре, услышал её голос с клироса. В начале херувимской отворилась боковая дверь, Саша в облачении алтарника проскользнул на клирос и стал с нею рядом.

Но на клиросе ей не нравилось: веселье, разговоры, а ведь она привыкла молиться всю службу и уже жить без этой молитвы не могла. Но какая молитва, когда тут постоянно дым коромыслом – и в основном по вине Саши. Он пел ещё и в профессиональном хоре, (который отец Сергий к тому времени простил и вернул на место, но несколько служб в неделю оставил для любительского хора) и переносил с собой царившую там атмосферу.

На клиросе Маша не без удивления заметила, что Саша так же безоговорочно нравится женщинам, как она мужчинам. Его трудно было назвать красавцем, но обаяния и жизнерадостности ему было не занимать.

Однажды после праздничной службы он, как пушинку, подхватил на руки Владимира, пронёс его через весь храм и занёс на клирос. Ребёнок прибежал к маме возбуждённый.

– Мама, мама, а этот дядя взял меня на ручки и отнёс туда!

– Какой дядя? – спросила она испуганно, уже заранее зная ответ.

– Вот этот дядя, с бородой! – и Владимир с детской непосредственностью указал на Сашу, который, опустив голову, стоял рядом с отцом Сергием у его красной машины.

– Тише, тише, не кричи, – она сжала и опустила ручку ребёнка, и быстро пошла прочь, а Владимир всё оглядывался на бородатого дядю, который теперь, не отрываясь, смотрел им вслед…

Раньше на Руси время определялось по церковным праздникам: «Это было на Петровки, а то на Троицу». Теперь этот старинный народный язык начал быть внятен и Маше. Она сама жила от Пасхи до Рождества. Вот и ещё один Рождественский пост позади. Вечером любительский хор пел акафист с водосвятным молебном. Молебен закончился, на лицах прихожан сверкали капельки воды, на сердце было легко и радостно. Спели вместе умилительную молитву «Царица моя преблагая, надежда моя Богородице». Народ подходил к кресту, когда Саша и певчий Сергей засуетились и начали таинственными знаками выманивать певчих в притвор. Регент Ирина и Жанна пошли, а Надежда и Маша остались.

– Буду я за ними бегать, – с достоинством сказала старшая. – Надо, так сами придут и всё скажут.

Все расходились после службы, в притворах уже погасили свет. Маша помогла маме одеться, и обе уже направлялись к выходу, как вдруг в узком проходе возник улыбающийся Саша, за ним в темноте маячила долговязая фигура Сергея.

– Вот, поздравляю с Рождеством, – Саша протянул ей розовую гвоздику и шоколадку. Она взяла сначала шоколадку – и улыбнулась. Как у него сжалось вдруг сердце от этой её улыбки. Он столько раз видел её плачущей, задумчиво-серьёзной, погружённой в свои неведомые мысли. И вот она улыбается.

Когда они все вместе вышли из храма, Саша, ничуть не смущаясь присутствием родительницы, заговорил:

– Всё, пост закончился. Сейчас святки, время радоваться. Можно собраться всем хором у отца Виталия и отметить Рождество. Можно телефончик?