Надя Бирру - Преображение

– Как эта Людмила к тебе придирается, как ты только терпишь!

– Ну, Георгий, что-нибудь терпеть обязательно надо… Мне вот, например, больше без танцев тяжело. Я раньше очень любила танцевать, и это занятие мне давало много радости. Опять же – и для фигуры полезно.

– А что теперь?

– Ну, я после первого поста сразу чуть не на Пасху потанцевала, а потом пришла к батюшке и спросила, а он сказал…

– А он сказал: «Нельзя, грех», да? Да не слушай ты их! Я раньше тоже был таким дураком. Думал, все батюшки святые… А что они могут? Пойдёшь к батюшке, он тебе скажет: терпи, молись, смиряйся, подохни от рака.

– Эх, ты, заблудшая овечка! – произнесла она с жалостью и лаской одновременно. Георгий сразу смягчился, улыбнулся смущённо:

– Ты, наверное, думаешь, что я такой безбожник, вообще злодей.

– Нет, почему? Есть люди, хотя и неверующие, но очень хорошие. Я лояльно к этому отношусь.

– Да, я верю, но вера моя другая. Только ты никому не говори. А человек я очень хороший.

– А знаешь, это сразу заметно, что, хотя и верующий, но не православный. Я, когда тебя только увидела, сразу подумала: секта.

Коля, застав их в подобной дружеской беседе, временами ревновал и приставал в перерывах между пением: «Ты чего такая весёлая? Юрку увидела?.. А ты чего улыбаешься? Машку любишь? Смотри, стоят рядом и улыбаются!» С Георгием, как когда-то в Киеве с двоюродным братом, она могла говорить практически обо всём. Он хорошо понимал и то, что она ему говорила, а также то, что оставалось недосказанным. При этом отношения с ним были очень спокойные, лишённые чувственной окраски, и это было так приятно, так целительно…

Но вот и Пасха. Первая Машина Пасха как певчей. Какая радость! Какое ликование переполняло душу, которая рвалась из тела в небеса. Она отпела ночную службу, а утром, принарядившись по-праздничному, отправилась в свой храм – поставить свечу, посмотреть, как убрана к празднику эта маленькая милая церквушка, послушать сладкий пасхальный перезвон. Это было удивительно: но после долгой ночной службы, поспав всего два-три часа, она чувствовала себя свежей, исполненной сил и энергии, и одновременно лёгкой, бесплотной. Рука, занесённая для крестного знамения, казалось, сама собой взлетала вверх, как наполненный гелем воздушный шарик. В ушах звучало самое прекрасное песнопение ночи: «Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи…» Ионафана.

Службы не было – настоятель, отец Виталий, служил ночью, – но в храме было оживлённо. Сновали служащие, инокиня мать Таисия с радостным лицом расставляла цветы. На чистом полу играли солнечные блики. Маша купила свечи и ставила их к иконам, когда услышала с крыльца знакомый голос:

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе! Когда приехал?

– Да вот только утром, побывал в соборе, – отвечал Саша, – заглянул к вам. А где отец Виталий?

– Ты отца Виталия не видела? – обратилась мать Таисия почему-то к ней.

– Нет.

Она сказала только одно слово, но стоявший на крыльце и до этого момента невидимый для неё Саша тут же вошёл в храм, точно его потянули за невидимую верёвочку.

Вечернюю службу они пели вместе. Всё шло как обычно. Георгий всё время или стоял, или в перерывах между пением сидел рядом с Машей. Иногда они о чём-нибудь тихонько переговаривались. Все к этому уже привыкли и не обращали внимания, но для Саши это оказалось новостью.

На следующее утро после Литургии регент Людмила пригласила Колю, тенора Леонида Михайловича и Марию на поминки – очередную годовщину со дня смерти отца. Настроение у всех было праздничным и, по сути, поминки были только поводом собраться. Коля, повинуясь капризам своего зависимого от алкоголя характера, нагрубил Людмиле и Леониду Михайловичу, поссорился с ними и удрал, хлопнув дверью. Марию послали за хлебом.

– Не закрывайте дверь, – предупредил Леонид Михайлович своим мягким интеллигентным голосом, – сейчас Саша придет.

Она бежала за хлебом радостная и беззаботная, как девчонка: теперь, когда он успокоился, её радовала предстоящая встреча, ведь они знали друг друга уже много лет, пережили трудные времена…

Он пришёл в своей любимой белой рубахе, как всегда, оживлённый и улыбающийся, и, едва переступив порог двери, объявил:

– А есть-то как хочется! Да, как трудно бороться со своим животным началом.

Маша тихо улыбнулась, отвернувшись в сторону. Ей казалось, она поняла тайный смысл его слов. В маленькой двухкомнатной квартирке с крошечной кухней и коридорчиком он был слишком близко, но Маша больше его не боялась.

Был прекрасный солнечный весенний день. В раскрытое окно врывались звуки с улицы, на подоконнике ворковали голуби. Маша заговорила о самом простом – Саша слушал её с преувеличенным вниманием. Вскоре Людмила, как подобает хозяйке, взяла инициативу в свои руки. Леонид Михайлович пристроился в кресле, Людмила на стуле, а им вдвоём отвели место на диване.

Хозяйка с воодушевлением рассказывала о паломнических поездках, Саша – о Пскове, о своей учёбе и особенно увлечённо – об Оригене. Он сидел, опершись на спинку дивана и широко раскинув руки, так что Маша чувствовала себя окружённой им со всех сторон, но в этом не было уже ничего плохого – не было страстного, а было тёплое, дружеское… Так ей казалось. Слушая Сашу и одновременно прислушиваясь к себе, она ловила себя на том, что ей хорошо, весело и спокойно, а ещё приятно чувствовать себя маленькой и хрупкой рядом с сильным мужчиной. Сказано, что во Христе нет ни мужеского пола, ни женского, что тот, кто во Христе – новая тварь, но до этой меры надо ещё дорасти. Время от времени поднимали бокалы. Маша не пила, и никто не заставлял, только Леонид Михайлович сказал с улыбкой:

– Первый раз вижу женщину, которая так мало пьёт.

– Ну, вот и посмотрите, – парировала она.

– А я смотрю и любуюсь.

Время до вечерней службы пролетело незаметно. Вчетвером они отправились в храм, где уже собрались остальные певчие. В тот вечер она пела, как соловей, немного даже смущаясь своего сильного яркого голоса, которому, казалось, тесно было под огромным куполом храма. Было легко и радостно. Вот она и нашла свой ключик. Теперь она поняла: запретный плод сладок, и чем более она будет избегать его, стараясь быть недоступной, тем больше его будет тянуть к ней. Надо стать ближе, дружественнее, чтобы он увидел, что она – простой, обычный человек, и исцелился совершенно.

На следующий день был праздник иконы Божией Матери «Живоносный источник». После литургии отслужили водосвятный молебен, и Саша в неизменной белой рубашке посреди храма разливал воду.

У Маши не было бутылки, но так хотелось попить святой воды. Она разыскала чашку, подошла сзади и попросила:

– Налей мне попить.