Игорь Дихтер - Больная любовь

– Время у меня есть. Что ж, давайте поговорим, – быстро заморгав, Редьярд вручил свой бокал Теорину и жестом пригласил Бертрана выйти в соседний зал, где было тихо и пусто.

Тот попрощался с фантастом и последовал за Уотсеном.

Они оказались в полутёмном помещении, стены которого были завешаны старинными картинами. Писатель опустился на диванчик и похлопал ладонью возле себя. Бертран сел рядом. Его лицо выражало живой интерес.

– Когда к вам приходит мысль? Ночью или же днём?

– И ночью, и днём.

– Что вы при этом испытываете?

– Волнение. Воодушевление.

– Именно эти чувства я испытал при прочтении «Зелёной горы». Роман просто дарит второе дыхание, околдовывает… – с пылом заметил Брайтон.

– На написание этой книги меня подтолкнули кое-какие события в личной жизни. Но, вообще, я считаю, что хороший писатель должен обладать богатейшей фантазией и писать то, что с ним никогда не происходило. Но так, чтобы ему поверили, – Уотсен достал из кармана брюк портсигар.

– Вы никогда не испытывали того, что Говард? – тихо спросил Бертран, подаваясь вперёд, почти что непростительно близко.

– Нет. Говард – мой выстраданный персонаж. Моё больное сознание.

– Тем интереснее. Ведь, как вы заметили, писать о том, что пережил сам, достаточно банально, – Брайтон откинулся на спинку и в его глазах мелькнуло нечто отстранённое.

Писатель подумал, что оттенки в этом человеке меняются так же быстро, как движутся секундные стрелки часов. Ему жадно, до духоты захотелось познать все грани его личности. К чёрту поездки! Он напишет новый роман. Ещё лучше предыдущего.

– Вы живёте здесь, в Лондоне? – спросил Уотсен, убирая портсигар обратно в карман.

– Да. Но я часто бываю в Америке.

– У вас там родственники?

– Я снимаю кино: оператор.

– Неужели? Кино… Иллюзия… Чёрно-белый обман… – блекло улыбнулся Уотсен.

– Зато какой обман! Люди готовы отдать всё, чтобы сняться в какой-нибудь захолустной картинке! – хмыкнув, с долей цинизма ответил Брайтон и встал. – К сожалению, мне пора. Есть одно дело. Но мы не договорили и я беру наглость настаивать на встрече. Когда мы увидимся снова?

Бер-тран…

Абрикосовая косточка, спрятанная в спелой мякоти сочного плода…

– Завтра. Кафе «Сольфеджио». Шесть вечера, – хрипло ответил писатель, ощущая лёгкую дрожь в руках.

– Хорошо, – отозвался Брайтон и вдруг рассмеялся всё тем же раскрепощённым смехом, от которого у Уотсена голова пошла кругом и кровь превратилась в раскалённое олово. Так смеются двое любовников, лежащих в кровати на смятых простынях. Так смеётся циник, услышав от романтичной невинной девчушки признания в любви. Смех, наполненный самовлюблённостью и уверенностью в своей неотразимости. Демонстрация раскрепощённости и свободы, чистый секс.

Бертран вышел, и в комнате вдруг стало темно. Неземной свет погас.

Кафе «Сольфеджио». Шесть вечера. Ноздри ласкает запах свежих вишнёвых булочек и мятного чая. Редьярд ужасно волнуется. На нём строгий чёрный жилет, чёрные брюки и светло-зелёная рубашка. Длинные пальцы перебирают мягкие тряпичные салфетки, а взгляд устремлён к двери. С тех пор, как он познакомился с Брайтоном, ему трудно дышать, ему слишком хорошо, он чересчур вдохновлён. Время от времени к нему подходят восторженные дамы и джентельмены, протягивают увесистую книгу в тёмно-бирюзовой обложке с витиеватой надписью «Зелёная гора». Уотсен бросает на подошедших убийственный взгляд и почти шипит:

– Не сейчас.

И вот, наконец, появляется Он. Писатель видит его, словно на замедленной плёнке: Брайтон расстёгивает свой чёрный плащ и, улыбаясь, приближается к нему. В серых глазах бесятся весёлые чертята. Редьярд видит разноцветных бабочек, бойко летающих вокруг головы мужчины. Когда он здоровается, те исчезают, оставляя после себя золотистый блик в воздухе. Уотсен вздрагивает, быстро моргает и хрипло произносит приветствие. Мир снова велик и прекрасен!

Бертран не переставал улыбаться, всем своим видом демонстрируя интерес к Редьярду. Перед ним сидел истинный гений, всемирно признанный автор, заставляющий читателей рыдать над своими романами. Брайтону было тридцать, когда он впервые взялся за чтение произведений Уотсена. Роман «Забытый рай» произвёл на него неизгладимое впечатление. Мужчина тогда жил в Канаде и мечтал о том, чтобы увидеть воочию человека, сумевшего покорить его и слогом, и сюжетом, и героями. Ханса Луфтера хотелось собственноручно пристрелить, а Мартина Киплинга – поддержать и пожать ему руку. Эти двое заставляли сердца читателей трепетать, делая сюжет неприлично острым. Нет, Бертран не был фанатом Уотсена и никогда не планировал искать с ним встреч, потому что в этой жизни должно быть нечто недосягаемое. Мечта не должна сбываться. Но судьба распорядилась иначе, столкнув их нос к носу…

– Сегодня невероятно хорошая погода, – заметил Бертран, проводя ладонью по своим удлиненным русым волосам. Его хрипловатый голос заставил что-то в животе писателя сжаться. Приятное и пугающее ощущение.

– Небо почти чёрное…

– Да, – кивнул Брайтон и достал пачку сигарет из кармана плаща, который не собирался снимать, плевав на приличия. – Как прошла ночь? Вы кажетесь воодушевлённым… Я буду счастлив, если узнаю, что вы взялись за новую книгу.

– Что, если вы вдохновите меня на неё? – подавшись вперёд, с вызовом спросил Уотсен. Взгляд Бертрана стал маслянистее и загадочней.

– Тогда… закажем что-нибудь для начала? – поинтересовался он.

– Отличная идея, – ухмыльнувшись, писатель открыл книжечку меню и, нехотя отведя взор от Брайтона, принялся изучать её. Вскоре к столику приблизился официант. Уотсен заказал цыплёнка в медовом соусе и овощной салат, Бертран – рагу из баранины. Из напитков были клюквенный морс и красное вино.

– Я бы хотел перейти на «ты». Расскажешь мне о своём детстве? – откидываясь на спинку стула, задумчиво произнёс Редьярд.

– О, это как-то повлияет на сюжет новой книги? – ослабив узел галстука, с жадностью во взгляде спросил Бертран.

– Вероятно.

– Что ж… Я родился в Бристоле. Когда мне было четырнадцать, моего отца отправили работать в Канаду, он занимался изучением бактерий. Когда мне исполнилось двадцать, я вернулся в родной Бристоль и начал искать себя. Поступил в художественный университет, но быстро разочаровался в этом. Тогда-то меня и привлекло немое кино, я буквально влюбился в него. Спустя пару лет работы в Лондоне, я отправился в Голливуд, где получил первую работу в нашумевшей картине «Изморозь». Не смотрел?

Уотсен отрицательно покачал головой, внимательно слушая мужчину.

– Мотался оттуда в Канаду и Лондон, – продолжил Брайтон. – Ненавижу Америку!