Игорь Дихтер - Больная любовь

Так они и сидели, слушая заунывную песнь лондонского дождя. А потом писатель вдруг встрепенулся:

– Давай поедем в Баколи!

– Боже, зачем? – затягиваясь, добродушно спросил Бертран.

– Солнце, море… Действие моего нового романа будет происходить в Баколи. Да, именно там!

– Хорошо, давай в Баколи. Я никогда там не бывал.

В эти секунды Уотсен ощутил себя самым счастливым человеком на свете.

Разумеется, когда Бенджамин узнал о поездке, то тут же забыл о своей английской сдержанности. Он пылко уверял, что им нечего делать в чужой стране, без сопровождения и знания языка. Уотсена раздражало, что кузен считал его малым дитём, оторванным от мира, но в тот день испытывал такую чистую и блаженную радость, что не стал вступать в спор.

– Ты пишешь гениальные книги. Ты один из самых лучших писателей во всём мире. Я не назову страну, в которой тебя не читают! Но… Редьярд… ты должен беречь себя, – настаивал Бенджамин, следуя за братом от гардероба до кровати, на которой стоял открытый чемодан, и обратно. – Да, ты увлёкся. Сильно. Но это не повод бросаться в омут с головой.

– Я не «увлёкся». Ты не смеешь говорить на эту тему, ясно тебе? Ещё раз услышу подобное – останешься без работы! – прошипел Редьярд, поджимая губы и бросая на Бенджамина злобный взгляд.

Тот поднял ладони вверх и кивнул. Никто не хочет остаться без куска хлеба. А Уотсен был живой легендой, которая хорошо платила. Очередь из желающих стать его секретарём выстроилась бы до самой Аляски. Посему Бенджамин не хотел рубить сук, на котором сидел. Но дело было не только в деньгах – он действительно опасался отпускать Редьярда в чужую страну. Иногда тот совершал странные телодвижения, мог подолгу смотреть в стену, а потом, стараясь проморгаться, соображать, где находится.

Но Уотсен был непреклонен и спустя сутки они с Брайтоном отчалили в Баколи, которая встретила их медовым солнцем и нежно-розовым закатом. Бледнокожий Редьярд щурился от непривычного изобилия естественного света и выглядел несколько растерянным, но жутко довольным.

Он арендовал дом Пьянко-Ручилло на берегу моря, который представлял собой двухэтажное белокаменное здание с большим количеством роскошно обставленных комнат, залов, дубовых лестниц. Брайтон бродил по нему, присвистывая от изобилия красоты. Когда от колорита позолоченных подсвечников, старинных картин и хрусталя в стеклянных шкафчиках начала кружиться голова, он пришёл в спальню, где Уотсен корпел над печатной машинкой. Его волосы всё ещё были прилежно расчёсаны по пробору, но пара прядей взбунтовались и выбились. Бертран улыбнулся, любуясь гением пера, находящимся за работой, а потом тихо вышел из комнаты, прикрыв дверь.

Когда Уотсен поставил точку и потёр покрасневшие глаза, за окнами сгущался синий маслянистый вечер. На бархате неба загорались звёзды, открылись ночные клубы и рестораны, опьянённые джазом, хлынувшим из Америки. «Ревущие двадцатые», во всей своей блестящей красоте и беззаботной дерзости, меняли не только моду, но и будоражили умы мужчин и женщин. Если в пуританской Англии американское веяние считалось полулегальным, открыто не приветствуясь обществом, то в Италии всё было иначе. Дама могла облачиться в платье с юбкой, собранной из бисера, обрезать длинные волосы, завить их и нарисовать на губах «бантик», а после отправиться танцевать в ближайший клуб. И никто бы не посчитал её «ночной бабочкой». Думая об этом, Уотсен встал, скинул атласный халат и облачился в лёгкие белые рубашку и шорты. Выйдя из спальни, он позвал Бертрана, но ответа не последовало.

Откровенно нервничая, Редьярд вышел из дома и осмотрелся. Далеко впереди виднелись огни уличных кафе. Море было спокойно, зовя в свои тёплые объятия. Пляж, прилегающий к дому, пустовал. Словно чувствуя, что Брайтон отправился туда, где под открытым небом играют джаз и пьют пиво, писатель пошёл вперёд, на огоньки.

Через двадцать минут он оказался возле большого уличного кафе, на танцевальной площадке которого вертелись полуголые мужчина и женщина, танцуя танго. Трое толстых мужчин давали джаз, а посетители набивали животы форелью с овощами и пили пиво. Уотсен заметил Его и в солнечном сплетении возникла странная боль.

Брайтон сидел за столом с пятью мужчинами и что-то живо обсуждал. Возненавидев всех этих незнакомцев, писатель приблизился к столу, не сводя пристального взгляда с Бертрана. Тот вскочил, смеясь:

– Представляешь, встретил здесь американцев. Присаживайся к нам.

– Как ты здесь оказался? – спросил Редьярд, но его вопрос затерялся в экспрессивной итальянской речи, льющейся со всех сторон.

Он опустился за стол, после чего последовала церемония знакомства. Редьярду было плевать на этих американцев и он не сводил строгого и блестящего взгляда с любимого. Что у них может быть общего? Эти американцы походили на пустых прожигателей жизни, на авантюристов и элегантных разбойников.

Вскоре ответ был получен – карты. Они принялись за очередную партию преферанса. Оживлённый Брайтон слишком много болтал и смеялся, пафосно курил и выглядел до неприличия сексуально. Уотсен испытывал дикое желание ударить его.

Рубашка Бертрана была расстёгнута почти до пупа, на груди блестел серебристый католический крест, синие пиджак и брюки, подчёркивающие его стройную фигуру, слегка помялись (он ведь так и не переоделся после приезда в Баколи).

Уотсен молчал всю игру.

– Для меня большая честь познакомиться с самим господином Уотсеном, – заговорил черноволосый и горбоносый парень, когда все деньги, поставленные на кон, отошли седовласому и бородатому мужчине с хищным взглядом.

– Ваш роман «Крушение» – просто событие в области литературы. Искупление грехов посредством написания музыки – это великолепно, – поддакнул тот, что носил маленькие чёрные усики и обладал смазливой внешностью.

– Спасибо, – глухо ответил Уотсен, не отводя взгляда с Брайтона.

– Это всё, конечно, безумно интересно, – пряча деньги в карманы серебристого пиджака, заметил седовласый, – но сегодня я намерен играть и выигрывать. Поняли, придурки? Едем в казино.

Все начали подниматься.

Бертран не сдвинулся с места, глядя на бледное лицо писателя. Тогда седовласый похлопал Брайтона по плечу, ухмыляясь:

– Поехали, красавчик. Ты классно играешь.

Уотсена словно ударило молнией. Он был готов вскочить и ударить наглого ублюдка, что посмел так разговаривать с Бертраном, да ещё и трогать его… Но неведомая сила удержала писателя на месте. Он лишь процедил:

– Мы идём домой.

– Какой у тебя нервный парень, – хохотнул американец и, смерив Редьярда насмешливым взглядом, пошёл в сторону дороги. Его дружки последовали за ним.