Иван Державин - Спаси и сохрани. В объятиях власти

Хмель выскочила из головы Графова, и свой ответ он обдумывал довольно долго.

– Боюсь, это нелегко будет сделать, – наконец проговорил он, как можно, спокойнее, – очень трудно с билетами. На десятое июня я ожидал больше месяца. Перенос может затянуть вылет на столько же, если не на дольше.

– Ничего страшного, если прилетите через месяц.

Графову показалось, что эти слова вырвались у Федотова легко, как заветное желание, что тот и подтвердил, продолжая уговаривать:

– — У вас там сейчас лето в разгаре, июнь, а у нас зима, холод, позагорайте на Родине, отдохните, наберитесь сил.

– Извините, Владилен Афанасьевич, я ничего не понимаю. Как настаивали в кадрах, я должен был улететь еще в начале апреля сразу после вас, и очень нервничали сначала из-за визы, которую долго не давали, потом из-за билетов. И если будет еще и эта отсрочка на месяц, они этого не поймут. Я тоже, извините, не все понимаю. По приказу я уже уволен из главка, на моем месте сидит другой человек. Да и в личном плане перенос на месяц создаст большие неудобства для нашей семьи.

Графов замолчал, молчала и трубка. Не дождавшись реакции, он спросил в упор:

– Это действительно так необходимо? Чем это вызвано?

– Да нет, что-нибудь придумаем, – увильнул от ответа торгсоветник. – Это просьба, по возможности.

– Хорошо, я передам о ней в кадры. Но уверен, что они будут категорически против.

– Передавать не обязательно, но об этой моей личной просьбе вы все-таки хорошенько подумайте, – сказал Федотов, как показалось Графову, со значением. – До свидания, Федор Павлович.

– До встречи, Владилен Афанасьевич.

Услышав гудки, Графов еще долго не клал трубку, постукивая ею по руке.

– Ну и ну, – проговорил он, выдохнув воздух. – Ничего не понимаю. Идиотизм какой-то.

Стоявшая рядом Оля спросила нетерпеливо и обеспокоенно:

– Что он хочет?

– Хочет, чтобы мы вылетели вместе с Козловым через десять дней. Когда я возразил, что билет достану лишь через месяц, он, как мне показалось, обрадовался этому.

– Но ты же объяснил, что тебя уже уволили.

– Кажется, только после этого он что-то понял. Вот только я не пойму, к чему ему все это. Ясно, что химичит, а смысл никак не ухвачу. Но хватит об этом. Все, Оленька, будет хорошо. Давай мыть посуду.

– Ты сообщишь об этом в кадры?

– Обязательно скажу, потому что это чушь собачья. Уверен, что кадры пошлют его подальше и отправят повторно телекс, чтобы нас встретили в аэропорту Сиднея. Пусть только попробует не встретить. Из Канберры не приедут, обязательно встретят из консульства. Поживем в их гостинице, покажу тебе достопримечательности Сиднея. Если не забыла, я там был до Канады.

– Конечно, помню. Ты оттуда прислал открытку театра с витиеватой крышей.

– Теперь сама увидишь эту редкую крышу Сидней Опера Хаус.

– Ты говорил, он работал в правительстве. Что-то я такую фамилию не помню.

– Да и я по работе о нем не имел представления, так как до распада СССР он работал не в союзном правительстве, а республиканском, с которым мы не имели дел. А до назначения торгсоветником он работал у вице-президента Руцкого. Он на три года моложе меня, видно, шансов у него там подняться не было, и решил пожить до пенсии в неплохой, а главное, в спокойной стране. В принципе, как и я. Разница между нами в том, что я коренной внешторговец и еду в Австралию продолжать работать, а что он будет там делать, не знаю. Это может стать между нами нестыковкой. А может, уже и встало, судя по этому звонку.

– Я тоже об этом подумала. А что ты знаешь о его жене?

Графов вспомнил свой разговор с корреспондентом телевидения Сашей за стойкой бара на приеме в посольстве Австралии неделю назад. Узнав, что Графов едет работать в торгдом в Канберре, Саша уставился на него уже не трезвыми глазами и вдруг громко заржал, выставив на показ длинные прокуренные зубы.

– Тебе, старик, крупно повезло, – проговорил он, отсмеявшись, с ехидцей. – А посему мой тебе добрый совет туда не лететь, все равно она тебя сожрет.

– Кто она?

– Эльвира, жена торгсоветника. Не он, а она будет вами править. Это стерва высшей пробы. Ты ей не подойдешь ни по каким параметрам. Не только потому, что ростом не вышел и старый. Она любит только больших членов правительства и, – он поднял указательный палец, – большие члены.

Графов мало что понял, спросил раздраженно:

– Говори прямо, без загадок. Какое отношение она имела к правительству?

– Одно время она там имела решающее влияние.

– Каким образом?

– У нее были близкие, – Саша ухмыльнулся, – отношения с председателем правительства Семиным.

– Мало ли что было когда-то, главное, кто она сейчас. А сейчас она жена торгсоветника или обычная баба.

– Э, нет! – потряс пальцем перед носом Графова Саша. – Ты тут, старик, глубоко ошибаешься. Семин, у которого она работала секретарем администрации, и который заделал ей ребенка двенадцать лет назад, будет опекать их, пока останется во властных структурах. Он в фаворе у Ельцина и продолжает иметь вес. Это он сосватал ей в мужья Федотова, сделал его своим замом и отправил торгсоветником в Австралию. Так что знай, что не Федотов привез ее туда, а она его, и править вами будет не он, а она. И тут работникам торгдома не позавидуешь. Привыкшая командовать министрами, вас она сделает рабами.

– Меня она им не сделает, – твердо сказал Графов.

– Дай-то бог. Но знай, что она не обычная баба, как ты думаешь, она конь с яйцами и сволочь, каких свет не видывал. Мало? Могу еще сказать. Если она проживет день и никому не сделает подлость, она с ума сходит и бесится. Кстати, учти, у нее бешенство матки.

– Ты-то откуда все это знаешь? – недовольно спросил Графов. Саша ему все больше не нравился: обычный алкогольный болтун или ухаживал за ней, а она его отвергла.

– Из первоисточника, – ответил Саша. – Пояснить? От ее матери, моей двоюродной тети. Лучше матери никто дочь не знает. Ее даже она боится и ненавидит. Они не знаются с тех пор, как она стала любовницей Семина.

– Я видел ее на фотографии. Довольно симпатичная баба, особой сволочности в ней я не увидел.

– Что фотография? На ней только мертвецы правдивыми выходят. Согласен, что она не страшная, но на секс – бабу не тянет и не допускает рядом с собой баб красивее ее. Твоя женя такая же старая, как и ты? Сколько ей?

– Сорок шесть.

– А тебе?

– Через полгода будет пятьдесят восемь.

– Тогда лети. Баба твоя ей не конкурентка. Сразу она тебя не выгонит, глядишь, и до пенсии дотянешь, если не помрешь от инфаркта или инсульта. Она может довести. Давай выпьем за твое там здоровье.

Графов не возразил и, выпив, поинтересовался:

– А что ты о нем можешь сказать?

– О ком, о нем?